Предатель
Шрифт:
– Возможно, я плохой руководитель. Даже, не возможно, а так оно и есть…
– Прекратите кокетничать! – Степунов поморщился.
– …если не могу по-хорошему договориться с коллегами. Вы предлагаете оставить все как есть? Хорошо! Допустим, вы опубликуете письмо. Выскажете свою гражданскую позицию. А согласится ли с вами кафедра критики, зарубежной литературы, девятнадцатого века и все, кого вы считаете марионетками ректора? Согласятся ли с вами студенты? Многие даже не слышали о происшествии в церкви. А узнай они об этом из вашего письма, с
Ректор потрогал папку.
– Оставим наше личное отношение к властьпридержащим. Все мы… – Ушкин вяло отмахнулся, -…все мы корнями советские, – наше поколение! – в какой горшок не пересаживай. В институте мы вместе делаем каждый общее дело – передаем молодежи свои знания. Плохой я ректор или хороший, но свою административную задачу, кроме обедов, зарплат и ремонтов, я вижу в том, чтобы работе и учебе людей в этих стенах ничто не мешало. Оставьте амбиции. Подумайте об этом. Вы тоже руководитель.
– Хорошо, – неуверенно проговорил профессор. – Если серьезно все то, о чем вы говорите, и у ваших чекистов есть постановление на выемку, как вы их остановите? Надо понимать, если им так нужны документы против Аспинина и соответственно, против кафедры, как антигосударственной группы, – идиотизм какой-то! – они их добудут.
– Если среди изъятых документов не окажется ничего компрометирующего кафедру, то у ректората не будет формального основания вмешиваться в ее работу. Вы можете даже рассчитывать на поддержку ректората. Естественно, на предложенных мною условиях. Вы передаете мне протоколы последнего заседания, и я дам вам возможность до вечера сочинить любую отсебятину. Выемку проведут во внерабочее время, чтобы не привлекать внимания студентов и сотрудников. Присутствовать будете только вы и я.
Одно то, что Степунов молчал, окрыляло: Ушкин почувствовал, что сумел убедить, обмануть, сломить этого упрямца!
– Допустим. Тогда в любое удобное для вас время вы сможете дать ход… – Степунов подумал, подбирая слова, -…письму. А каковы наши гарантии?
Ректор развел руками.
– Мое честное слово!
– Простите, оно не дорого стоит!
– Согласитесь, Владимир Павлович, я мог бы вас не приглашать, а поставить перед фактом. Вчера или позавчера выемку совершили бы без вас. Вызвали вашего лаборанта и закончили дело. Дальнейшее было бы уже в компетенции органов и вряд ли я чем-то смог бы помочь. А во внеурочное время, Владимир Павлович, вы верно заметили, вам и вашим сотрудникам не возбраняется иметь собственное мнение по любому частному вопросу.
С тихим бешенством Степунов понял, что этому скомороху удалось втянуть его в свою игру: он, профессор, уважаемый ученый, теперь должен был либо пожертвовать ради одного человека своими сотрудниками, либо ради них же совершить подлость и отказаться от Аспинина. О том, как он будет объяснять коллегам перевод на кафедру старушки Кунаковой, Владимир Павлович и думать не хотел.
– Я могу идти?
– Да, конечно. Сейчас секретарь зайдет в деканат
В приемной Степунов заметил двух мужчин, терпеливо дожидавшихся на стульях вдоль стены. Они проводили заведующего скучающими взглядами.
За рабочим столом Владимир Павлович нервно побарабанил пальцами по конспектам лекций, и, стараясь не глядеть на лаборантку, попросил:
– Алла, пожалуйста, аккуратно извлеките из нашего гроссбуха протоколы последнего заседания кафедры. Завяжите их в папку и… – Степунов, было, подумал уничтожить текст, но он дал слово, и в комнату заглянул секретарь, -…отнесите в деканат дневного отделения Киселевой.
– Я сейчас допечатаю доклад для…
– Нет, нет, Аллочка, немедленно!
Девушка исподлобья посмотрела на заведующего. Он поискал сигаретную заначку, но не нашел зажигалку и швырнул сигарету на стол. Когда, наконец, девушка вышла, он отыскал в записной книжке мобильного телефона номер Аспинина.
– Андрей? Где вы?
– Пытаюсь припарковаться рядом с Фрунзенской набережной, – ответил Андрей: голос его звучал так ясно, словно он находился рядом. – Брата вызвали в прокуратуру.
– Вот что, Андрей, с письмом, похоже, ничего не получится. Его изъяли из редакций. Извините. Мы сделали все, что могли. Обращайтесь, если что…
Степунов поискал в кармане валидол. Профессор надеялся, что Вадим, Наташа и «молодежь» кафедры поймет, что иначе он поступить не мог. Ему было стыдно перед Аспининым, стыдно перед друзьями и коллегами.
Сверяясь с номером, написанным в повестке, Валерьян нашел кабинет, постучался, и, не дожидаясь ответа, заглянул в комнату.
Из-за стола его кивком пригласила войти крашеная блондинка лет сорока с черным пробором и в синей форме. Женщина закрыла папку, переплела пальцы и подбородком показала на стул напротив.
– Что вы так бледны? – спросила женщина. У нее был хрипловатый голос курильщицы.
– Волнуюсь.
Женщина снисходительно улыбнулась краями пухлых губ. Вблизи кожа ее круглого некрасивого лица была усыпана коричневыми крапинками.
– Можете курить, – сказала она.
– Я не курю.
– Моя фамилия Колесникова. Я веду ваше дело. Органы предварительного расследования уже беседовали с вами. Но я бы хотела услышать от вас, что произошло?
– В церкви?
– К происшествию в церкви мы вернемся позже. Нам понадобятся ваши свидетельские показания, – неохотно проговорила она.
– Я не совсем понимаю?
– По делу о хулиганстве установлен настоящий подозреваемый.
– Тогда в чем меня обвиняют?
– Валерий Александрович, не отнимайте у меня время.
– Но я думал, что основная причина этого недоразумения происшествие в церкви!
Колесникова вздохнула и подала из прозрачного файла отпечатанный лист. Перескочив глазами «шапку» документа, Андрей прочел: