Предатели Гора
Шрифт:
— Возможно, такой Ты мне понравишься больше, — предположил я.
Пленница начала истерично, жалобно извиваться и стонать.
Я встал и жестом показал Клодии, что она может отпустить поводок. Признаться, вначале мне показалось, что она не сможет разжать пальцы, но у неё получилось. Как только натяжение на поводке исчезло, Публия, как я и ожидал, тут же опустила голову до пола, и наощупь найдя мои ноги, принялась дико и жалобно прижиматься к ним своими разделёнными губами, в попытке изобразить поцелуй. Я не замедлил воспользоваться удачно сложившейся ситуацией и, прокинув поводок
— Выгляни, не идёт ли кто, — приказал я испуганной Леди Клодии, и та метнулась к двери камеры, и через мгновение, возвратившись, отрицательно помотала головой.
— Странно, пора бы ему уже, — проворчал я.
Леди Клодия поглядела вниз на нашу беспомощную надзирательницу.
— Кол, насколько я помню, — сказал я, присев рядом с пленницей, решив напомнить ей слова, сказанные ранее Клодии, — это твердый металлический полированный шест, очень длинный, почти в хорт диаметром. Он заострён с одного конца и устанавливается вертикально.
Публия и панике задёргалась и протестующе замычала, а Леди Клодия поражённо уставилась на меня поверх вуали. В её собственных глазах стояли слезы.
В этот момент мощный удар потряс здание. Камень врезался в стену футах в сорока-пятидесяти слева от нас, и возможно даже повредил соседнюю камеру. Облако пыли заполнило коридор и начало вплывать в нашу камеру. Мне пришлось приложить руку к лицу. На какой-то момент я даже позавидовал женщинам, вуаль и капюшон которых защищали их от пыли.
А через мгновение из коридора донёсся натужный кашель и в камеру вошёл рослый мужчина в чёрной маске, которая, за исключением узкой прямоугольной щели для глаз, полностью скрывала его голову. И маска, и туника мужчины были покрыты пылью. Войдя, он первым делом принялся стряхивать пыль со своей одежды и тела.
— Стена слабеет, — сообщил он мне. — Через несколько енов косианцы могут снова пойти на приступ. Они уже строятся в штурмовые колонны. Боюсь, что мы больше не сможем сдержать их.
Я понимающе кивнул.
— Если не ошибаюсь, Вы — Леди Публия, надзирательница? — уточнил он, обратившись к Леди Клодии.
— Да, это я, — бесстрашно заявила она.
— Признаться, я не очень одобряю надзирателей женщин, — пробурчал палач. — Это — работа для мужчин.
Клодия надменно вскинула голову.
— Возможно, Вы уже сожалеете что приняли подобное предложение, — предположил мужчина.
— Возможно, — буркнула Леди Клодия.
У наших ног, отчаянно пытаясь поднять голову, завозилась и что-то тихо промычала Леди Публия. Никто не обратил на неё никакого внимания, ведь она была заключенной. Однако я предположил, что возможно, теперь, в свете последних событий, она уже очень сожалеет, что когда-то согласилась занять должность надзирательницы.
— У Вас, кстати, хорошенькие ножки, — заметил мужчина, обращаясь к Клодии.
Нисколько не сомневался, что комплемент женщине пришёлся по душе, но в данный момент она была не в том образе, чтобы показать это, и Клодия просто промолчала.
— Из
— Из касты Торговцев, — ответила она.
— Почему же Вы тогда не в бело-золотой одежде? — спросил мужчина.
Белый и золотой, или белый и жёлтый — это цвета касты Торговцев.
Клодия снова не стала отвечать на его провокационный вопрос.
— Вы даже не в одеждах сокрытия, — заметил он.
— Они не слишком подходят к этому месту, — сказала женщина.
— Вы не носите их, потому что это не подходят для тюрьмы, — усмехнулся он, — но тогда почему Вы здесь, раз уж здесь не уместно носить такие вещи?
— Есть много мест, где они не были бы уместны, — буркнула она.
— Это точно, — согласился палач, — например, на косианском невольничьем рынке.
— Я имела в виду другие места, — ответила Клодия.
— И это верно, — сказал он, — например, нося камни рабочим на стены, ухаживая за ранеными и тому подобные места. Так что интересно получается, что Вы захотели быть именно здесь.
— Кому-то же надо было работать здесь, — проворчала женщина.
— Возможно, дело в том, что Вы могли в чём-то почувствовать себя здесь мужчиной, — предположил палач.
— Возможно, — как будто сердито дёрнула плечами Клодия.
Зато Публия, связанная у наших ног, опять что-то неясно промычала. И мне даже послышалось в её мычании нечто вроде осознания, признания, тревоги, сожаления, страдания и боли. Похоже, по некоторым причинам вопрос мужчины оказался глубоко значимым для неё. Не исключено, что у неё имелись некие тайные внутренние претензии на мужественность, или на желание быть подобием мужчины, или что-то вроде этого, впрочем, мне казалось маловероятным, что она всё ещё сохраняла их. Думаю, что теперь до неё дошло, что она была чем-то очень отличающимся и, по моему мнению, чем-то замечательным, подлинным и соблазнительным — женщиной. Во всяком случае, сейчас она точно знала, что у наших ног она была беспомощной связанной женщиной.
— Судя по виду этого, с позволения сказать, одеяния, женщина, — усмехнулся он, — я сомневаюсь, что под ним на вас есть нижнее платье.
— А это уже моё дело, — надменно ответила ему Клодия.
— Боюсь ещё до наступления сумерек Вы, скорее всего, будете в ошейнике, облизывать ноги какого-нибудь косианца, а может и не одного, — хмуро заметил мужчина.
— Возможно, — сердито буркнула она.
— А что до тебя, моя маленькая вуло, — весьма любезно сказал палач, приседая подле Публии. — То готов держать пари, что Ты, тоже хотела бы иметь возможность согнуть спину перед косианцами, вот только вряд ли у тебя это получится.
Леди Публия снова принялась дико извиваться и дёргаться, издавая жалобные стоны.
— Подозреваю, что Вы обильно накормили её, — заметил товарищ, посмотрев на Леди Клодию, которую он принимал за надзирательницу Публию.
— Энергии ей хватит надолго, — заверила палача Клодия.
Тем временем, Публия отчаянно боролась с кожей широкого толстого ошейника и прочного ремня, пытаясь поднять голову. Правда результат получился жалкий, она осталась точно в той же позе, в которой была.