Предатели
Шрифт:
Мне пришлось так резко осадить ее, чтобы это выглядело правдоподобно и убедительно звучало — если в моем номере были микрофоны. Женщина готова простить оскорбление лишь в одном случае: если у обидчика разбито вдребезги сердце. Я решил, что отыграл сцену удачно и имею право собой гордиться. Хелм — человек-компьютер, не подверженный ни голосу чувств, ни сексуальному влечению. И умен как дьявол. А то, что у меня стало скверно во рту, конечно же, объяснялось слишком большим количеством выпитого.
Пока я вел сам с собой такую беседу, зазвонил телефон. Я подошел и взял трубку. Голос женский, но это не Джилл. Только позже я понял,
— Это мистер Хелм?
— Это мистер Хелм, — подтвердил я.
— Говорит Изобел... Изобел Маклейн. — Голос звучал неуверенно. — Номер шестнадцать тире два. На первом этаже шестнадцатого коттеджа, возле теннисного корта. Не могли бы вы... не могли бы вы прийти прямо сейчас. Дверь будет не заперта... Приходите поскорее. Пожалуйста.
Я начал было что-то говорить, но связь прервалась.
Глава 6
Я проверил патроны в короткоствольном пятизарядном револьвере 38-го калибра, который мне выдали в Вашингтоне, а также проверил запасные патроны в хитрой маленькой обоймочке. Она предназначена для полицейских, и в ней шесть патронов. Полицейские стреляют шесть раз. Но мне никогда не требовалось такое огромное количество боеприпасов. Впрочем, я не полицейский.
Я вынул из кармана нож и удостоверился, что в случае необходимости он откроется легко и без помех. Он выглядел почти как самый обычный нож, может, чуть побольше, но у него есть свои особенности. Например, занимая рабочее положение, лезвие фиксируется, а потому нет опасности, что когда он заденет кость, то сложится и порежет тебе пальцы. Я проверил, надел ли я свой новый ремень — у него тоже имелись кое-какие приспособления, а затем я сунул в карман особую “аптечку”.
Может показаться, что я слишком уж тщательно готовился к визиту, но я с подозрением отношусь к отчаянным телефонным звонкам среди ночи от перепуганных женщин.
Уже уходя, я обернулся и обратил внимание на гирлянду из орхидей, которую носила Джилл. Она по-прежнему лежала на стуле. Я подобрал орхидеи, размышляя, как бы их ей вернуть, но решил, что такое проявление заботы о ее собственности покажется ей подозрительным. Слишком уж мрачным и раздражительным субъектом я ей запомнился. К тому же на острове орхидей было хоть отбавляй. Если захочет, то найдет себе новую гирлянду. Я скорчил рожу орхидеям и отправил их в мусорную корзину, потом выключил свет и вышел из номера.
Дальше по коридору я увидел наружную лестницу. Я стал по ней спускаться, сунув руку в карман пиджака и сжимая рукоятку револьвера. Оказавшись в потемках сада, я вытащил револьвер.
Лучшего места для грязной работы ночью трудно было придумать. Кое-где стояли фонари, но их свет плохо проникал через густую листву. Тропинка превратилась в тоннель между гигантских папоротников и пальм, не говоря уже о таких диковинках, как райские деревья с цветами, похожими на сверкающих птиц. Разумеется, я не мог бы понять, что это за деревья — в такой-то тьме! — но днем, возвращаясь с пляжа, я все как следует разглядел. Кроме того, тогда же я приметил и указанный корт, скрывавшийся в зелени, где играли не в теннис, а в какую-то пародию на него сильно увеличенными пинг-понговыми ракетками. Никогда не знаешь, когда может пригодиться хорошее знание местной географии.
На корте сейчас не было ни души. В темноте зонтики над столиками для зрителей походили на гигантские грибы-поганки. В ближайшем к корту домике свет не горел, зато горел
Дверь представляла собой хрупкое сооружение — вместо сплошных досок были рейки с зазорами для вентиляции. Когда я повернул ручку, дверь бесшумно отворилась, и я оказался в темном ланаи, очень похожем на мой собственный. На стенах были полосы света от дверей и опущенных жалюзи. Дальше был вход в спальню. Там было темно.
Я и так сильно рисковал, появившись здесь, а потому можно было рискнуть еще немного и продолжить осмотр помещения. Если бы я действительно захотел избежать ловушки, я бы остался у себя в номере. Можно немало узнать о людях по тем ловушкам, которые они тебе устраивают — если, конечно, удается выжить в эксперименте.
Я двинулся в темноту и споткнулся обо что-то мягкое на полу. Зажегся свет, и голос Изобел Маклейн произнес:
— Спасибо, мистер Хелм, что вы так быстро откликнулись на мой звонок.
Я обернулся на голос. Изобел Маклейн сидела на одной из больших кроватей у стены слева. Она была не вооружена и не одета — если не считать одеждой легкую ночную рубашку цвета кофе с молоком, отчего по контрасту кожа кажется особенно белой. У нее были неплохие плечи. Это было приятной частью сцены.
Неприятная заключалась в том, что она прикладывала к голове полотенце. И на полотенце, и на ее руке алела кровь. Волосы с этого бока были спутаны. Лицо ее блестело, и она морщилась от боли.
— Нет, мистер Хелм, — запальчиво выговорила она, словно я успел что-то сказать, — я не упала спьяну и не набила шишку. Посмотрите на комнату.
Я так и сделал. В ней царил разгром. Двери были распахнуты настежь, равно как и дверцы шкафов. По всей комнате валялись разные предметы женского туалета. У моих ног лежало мятой кучкой то черное платье, в котором Изобел Маклейн красовалась на приеме. Его-то я и задел в темноте. С тех пор как я его видел в последний раз, оно сильно запылилось и испачкалось кровью. Рядом с платьем валялась сумочка. Дальше, возле ванной, были разбросаны туфли, чулки и предметы нижнего белья.
Я не мог не отметить, что сегодня ночью женщинам в Гонолулу было очень трудно заставить себя оставаться одетыми. По крайней мере, мой опыт тому был порукой. Что ж, возможно, не последнюю роль играл здешний климат. Риск схватить воспаление легких был минимален.
Обернувшись к кровати и Изобел Маклейн, я спросил, подавая ей подобранные мною очки:
— Это не вы их обронили? Кажется, с ними все в порядке. — Положив их на столик, я осведомился: — Что же произошло, миссис Маклейн?
— Двое мужчин, — пробормотала она. — Один, наверное, прятался в кустах, поджидал моего прихода. Он, похоже, ударил меня по голове, пока я стояла у двери и искала в сумочке ключ. Я говорю “похоже”, потому что точно не знаю, что произошло. Я вдруг упала на четвереньки, голову пронзила острая боль, и что-то теплое потекло по шее. Самое глупое во всем этом, что первой мыслью было: как жаль, что я порвала чулки о бетонные плиты — я почувствовала, как они поехали. И еще я подумала, что у меня нелепый, неприличный вид. Это нормальная реакция, мистер Хелм?