Предательство Борна
Шрифт:
У Сорайи защемило сердце. Что обнаружила милиция? О чем она забыла? Боже милосердный, сделай так, чтобы все кончилось благополучно. Одесса была тем городом, где она совершила свою самую страшную ошибку, и воспоминания об этом терзали ее кошмарными видениями днем и ночью. И вот сейчас судьба снова свела их с Борном здесь. Молодая женщина чувствовала себя обязанной исправить прошлую ошибку; она была полна решимости довести дело до конца.
Александр бежал впереди, опустив морду к земле, словно кого-то выслеживал. Борн шел не жалуясь. Казалось, весь его торс объят огнем. Ему приходилось, вспомнив свое обучение, дышать медленно и глубоко, хотя это причиняло наибольшую боль. Сначала он
Сорайя подготовилась к подземному путешествию: она включила мощный ксеноновый фонарь на батарейках, закрепленный на запястье. Увиденное не слишком обрадовало Борна. Катакомбы были очень старыми. Что гораздо хуже, они находились в плачевном состоянии и отчаянно нуждались в ремонте. Тут и там беглецам приходилось перебираться через груды обвалившихся камней, что существенно замедляло их продвижение.
Вдруг позади послышался скрежет металла по металлу, словно провернулось огромное ржавое колесо. Беглецы замерли на месте.
– Милиция нашла решетку, – прошептала Сорайя. – Я не могла закрутить на место болты. Наши преследователи идут по тоннелю.
– Он фараон. – Карим аль-Джамиль держал в руке раскрытый бумажник Овертона. – Ого, следователь Центрального управления полиции округа Колумбия.
Анна подогнала машину Овертона к тому месту, где тот лежал, привалившись к стене. Бледный кирпич окрасился кровью.
– Определенно, его нанял Лернер, – продолжала Анна. – Вероятно, именно он забирался ко мне домой. – Она посмотрела на грубое, лошадиное лицо убитого. – Что ж, он получил по заслугам.
– Нам нужно выяснить следующее, – сказал Карим аль-Джамиль, поднимаясь с корточек. – Сколько еще пособников нанял Мэттью Лернер?
Он махнул рукой, и Анна открыла багажник. Кряхтя, Карим аль-Джамиль поднял Овертона.
– Вот оно, следствие злоупотребления пончиками и гамбургерами.
– Это можно сказать про любого американца, – согласилась Анна, наблюдая за тем, как он бросил труп в багажник и захлопнул крышку.
Выбравшись из-за руля, она подошла к садовому шлангу, висящему на крючке на стене. Повернув кран, молодая женщина направила струю воды на стену, смывая с кирпичей кровь Овертона. Смерть полицейского ее нисколько не тронула. Напротив, от пролитой крови у нее чаще забилось сердце, пропитанное ненавистью к западному обществу: бесполезный эгоизм богатых, ограниченное высокомерие американцев, настолько занятых воспроизводством себе подобных, что они остаются слепы и глухи к нуждам бедных мира сего. Наверное, это чувство было в ней всегда. В конце концов, ее мать сначала работала моделью в рекламном агентстве, затем стала редактором гламурного журнала. А отец уже родился с титулом и состоянием. Неудивительно, что Анне с детства была уготована жизнь с личными шоферами, дворецкими, горничными, горнолыжными курортами во Французских Альпах и ночными клубами на Канарских островах, и все это в границах, обозначенных телохранителями, нанятыми родителями. Кто-то посторонний делал за нее все то, что человек должен делать сам. Все это было так противоестественно, так оторвано от реальной жизни. Она жила, словно в тюрьме, из которой ей нестерпимо хотелось бежать. И ненависть эта находила выход в бунтарстве. Но только Джамиль помог ей понять
Опьяненная подобными мыслями, бурлящими в голове, Анна села в машину. Карим аль-Джамиль устроился рядом. Не раздумывая, она выехала на Массачусетс-авеню.
– Куда дальше?
– Тебе нужно вернуться в штаб-квартиру ЦРУ, – напомнил Карим аль-Джамиль.
– Как и тебе, – поправила Анна. Она посмотрела ему в глаза. – Джамиль, еще когда ты меня вербовал, я уже не была идеалисткой, жаждущей вести войну с несправедливостью и неравенством. Знаю, именно так ты обо мне думал сначала. Сомневаюсь, что ты сразу оценил мою голову, способную мыслить самостоятельно. Надеюсь, теперь ты уже изменил свое мнение обо мне.
– И все же сомнения у тебя остаются.
– Джамиль, в ортодоксальном исламе нет места для женщин. Вашим мужчинам с самого раннего детства внушают, что женщина должна прикрывать голову, закрывать лицо. Что ей не нужно образование, что она не может мыслить самостоятельно, и да хранит ее Аллах, если она вздумает считать себя самостоятельной.
– Меня воспитывали не так.
– Благодаря твоей матери, Джамиль. Спасибо ей огромное. Именно она не дала тебе поверить в то, что можно забить женщину камнями до смерти, обвинив ее в воображаемых грехах.
– Распутство – это не воображаемый грех.
– То же самое относится и к мужчинам.
Он молчал, и Анна тихо рассмеялась. Но ее смех был полон печали, приправленной разочарованием, поднявшимся из самых глубин ее души.
– Джамиль, нас с тобой разделяют не только континенты. Стоит ли удивляться, что, когда тебя нет рядом, меня охватывает ужас?
Карим аль-Джамиль с осуждением посмотрел на Анну. Почему-то он не мог на нее сердиться.
– Не в первый раз мы заводим этот разговор.
– И не в последний.
– Однако ты говоришь, что любишь меня.
– Я действительно тебя люблю.
– Несмотря на то, что ты считаешь моими пороками.
– Не пороками, Джамиль. У каждого из нас есть свои недостатки, даже у тебя.
– А ты опасна, – совершенно серьезно произнес он.
Анна пожала плечами:
– Я ничем не отличаюсь от ваших женщин-мусульманок, кроме того, что чувствую в себе внутреннюю силу.
– Именно это и делает тебя опасной.
– Я представляю опасность лишь для устоявшегося положения вещей.
Наступило молчание. Анна зашла так далеко, как не смел никто из знающих Карима аль-Джамиля. Но это хорошо. Она никогда не пичкала его враньем, подобно большинству остальных, отирающихся вокруг него, чтобы урвать себе толику его влияния и силы. В такие моменты Анне хотелось проникнуть в рассудок Возлюбленного, потому что сам он, по собственной воле, никогда не делился с ней своими мыслями, не выдавая их ни интонациями, ни жестами. Обыкновенно мужчины такие прозрачные. Но только не Джамиль.
Наконец Анна осторожно положила ладонь на его руку.
– Видишь, как это похоже на брак? В горе и в радости мы с тобой вместе. До самого конца.
Карим аль-Джамиль смерил ее долгим взглядом.
– Поворачивай на юго-восток. Восьмая улица, между Л-стрит и Вест-Вирджиния-авеню.
Фади с радостью всадил бы пулю в голову лейтенанту Ковальчуку, но это привело бы к ненужным осложнениям, чего он не мог себе сейчас позволить. Вместо этого он довольствовался тем, что вдохновенно разыгрывал свою роль.