Предательство Борна
Шрифт:
Карим аль-Джамиль не опасался, что где-нибудь поблизости может быть спрятан микрофон; просто он не позволял себе расслабиться ни на мгновение.
Он приблизился к трупу следователя Овертона, лежащему на верстаке из нержавеющей стали посреди гулкого пустынного зала авторемонтной мастерской. Над головой нудно гудели три красноватые трубки ламп дневного света.
– Но для того, чтобы обеспечить максимальную вероятность успеха, – подхватила Анна Хельд, – нам было нужно, чтобы Джейсон Борн поручился за тебя, как за Мартина Линдроса. Разумеется, по своей воле он бы этого ни за что не сделал, поэтому нам пришлось найти способ
Анна тоже облачилась в фартук. Натянув рукавицы, она взяла в одну руку тяжелый молоток, а в другую – зубило с широким наконечником. Пока Карим аль-Джамиль трудился над ногами Овертона, она вставила зубило в ложбинку на внутренней стороне левого локтевого сустава и быстро и аккуратно опустила молоток. Автомастерская снова наполнилась кипучей деятельностью, как было в дни ее процветания, причем характер работ теперь больше соответствовал названию. [8]
– Но какой пусковой механизм позволил тебе воспользоваться слабостью Борна? – спросила Анна.
8
Непереводимая игра слов: английское слово «bodywork» – «кузовные работы» дословно можно перевести как «работы над человеческим телом».
Усмехнувшись, Карим аль-Джамиль сосредоточился на своей жуткой работе.
– Ответ дали мои исследования, посвященные проблеме амнезии. Люди, страдающие потерей памяти, очень бурно реагируют на эмоционально заряженные ситуации. Нам нужно было обеспечить Борну сильное потрясение, которое подтолкнуло бы его память.
– Именно это ты сделал, когда я сообщила о внезапной, неожиданной смерти жены Борна?
Карим аль-Джамиль вытер с лица брызнувшую кровь.
– Как говорим мы, бедуины: «Человеческая жизнь в руках Аллаха». – Он кивнул. – Объятый горем, Борн отчаянно страдал от шуток, которые играла с ним его больная память. Поэтому я приказал тебе предложить ему исцеление.
– Теперь я все понимаю. – Анна на мгновение отвернулась от трупа, из которого вырвались газы. – Естественно, совет должен был исходить от друга Борна – Мартина Линдроса. И я дала Линдросу имя и адрес доктора Аллена Сандерленда.
– Однако на самом деле на звонок Борна ответили мы, – продолжал Карим. – Мы назначили ему прием на вторник, единственный день в неделе, когда доктора Сандерленда и его персонала нет на месте. Вместо этого мы подставили нашего доктора Костина Вейнторпа, сыгравшего роль Сандерленда.
– Великолепно, дорогой! – Глаза Анны зажглись восхищением.
Части тела одна за другой бросали в большое овальное оцинкованное корыто, словно шла подготовка к эксперименту в лаборатории доктора Франкенштейна. Карим аль-Джамиль одним глазом присматривал за Анной, но та занималась своей работой с невозмутимой деловитостью. И это одновременно обрадовало и удивило его. Она была права в одном: он ее сильно недооценивает. И действительно, Карим аль-Джамиль оказался не готов к встрече с женщиной, демонстрирующей мужские качества. Он привык к своей сестре, слабой и покорной. Сара была
В стране, откуда был родом отец Карима аль-Джамиля, женщины отстранены от всех мужских занятий. Разумеется, его мать была исключением. Но она так и не приняла ислам. И для Карима аль-Джамиля оставалось неразрешимой тайной, почему его отцу было все равно, почему он не пытался обратить ее в истинную веру. Казалось, ему доставляла огромное удовольствие его светская супруга, хотя та и нажила ему много врагов среди духовенства и ревнителей веры. Еще большей тайной было то, что все это тоже нисколько не волновало отца. Мать скорбела по безвременно ушедшей дочери, и он, искалеченный старик, изо дня в день погруженный в ее горе, также был вынужден переживать.
– И что же Вейнтроп сделал с Борном? – спросила Анна.
Весело отрезав коленный сустав, Карим ответил:
– Вейнтроп является ведущим специалистом в области потери памяти. Именно к нему я обратился за консультацией относительно амнезии Борна. Инъекцией определенных искусственных белков Вейнтроп воздействовал на синапсы в головном мозгу Борна, чуть подправив их функции. Последствия этого были такими же, как и в результате психической травмы, что, как выяснил в своих исследованиях Вейнтроп, способно воздействовать на память. Своей инъекцией Вейнтроп воздействовал на определенные синапсы, тем самым создав новые воспоминания. И каждое из этих воспоминаний устроено таким образом, что вызывается в памяти Борна нужным внешним фактором.
– Я бы назвала это «промывкой мозгов», – заметила Анна.
Карим кивнул:
– В каком-то смысле это так. Но только в данном случае речь идет о совершенно новой сфере воздействия, в которой больше не требуются физическое принуждение, долгие недели обработки органов чувств и изощренные пытки.
Овальное корыто почти наполнилось. Карим подал знак Анне. Они положили инструменты на торс Овертона – который, помимо головы, оставался единственной целой частью его тела.
– Приведи пример, – сказала Анна.
Вдвоем они взяли корыто за ручки и поднесли его к большому сухому колодцу, в который в прошлом незаконно сливали отработанное моторное масло.
– Образ Хирама Севика вызвал у Борна «добавленное» воспоминание – тактику показа заключенному свободы, которой он лишился, с целью заставить его говорить. В противном случае Борн ни за что бы не вывел Фади из тюрьмы. Этот его поступок имел сразу два значения: во-первых, Фади получил возможность бежать, и, кроме того, Борн оказался под подозрением в своем собственном ведомстве.
Они перевернули корыто. Содержимое вывалилось, исчезая в глубоком колодце.
– Но я не полагался на то, что единственного добавленного воспоминания окажется достаточно, чтобы остановить Борна, – продолжал Карим, – поэтому я попросил Вейнтропа добавить элемент физического дискомфорта – сводящую с ума головную боль, которая обрушивалась на Борна каждый раз, когда вызывалось добавленное воспоминание.
Они отнесли корыто назад к верстаку. Анна сказала:
– Пока что все понятно. Но разве для Фади не было в высшей степени опасно отдаваться в руки ЦРУ в Кейптауне?