Предательство Тристана
Шрифт:
– Об утечке?
Коркоран чуть заметно наклонил голову.
– Или о внедрении. Как я ни борюсь за полное разграничение, у меня нет никаких сомнений в том, что допускаются ненужные пересечения, произносятся лишние слова, а безопасность не обеспечивается. Но в этом отношении мы можем сделать только одно: усилить бдительность. Я вовсе не считаю, что московская миссия будет для вас легкой.
– Почему вы об этом заговорили?
Корки двумя пальцами вынул сигарету из пачки и, с силой чиркнув о коробок, зажег спичку и прикурил.
– Эта женщина, эта балерина –
– Когда-то – да. Но не теперь.
– А-а, понимаю, – с загадочной улыбкой произнес Коркоран, набрав полные легкие дыма. – Теперь она всего лишь эпизод в вашей длинной истории романтических привязанностей, я угадал?
– Что-то в этом роде.
– Так что увидеть ее снова – и в объятиях другого мужчины – не будет для вас тяжелым испытанием? – Он снова затянулся и надолго задержал дыхание.
– Вы давали мне и намного более трудные задания.
– Но ни одно из них не было столь важным. – Эти слова сопровождались огромным клубом дыма. – Стивен, вы понимаете серьезность того, что вам предстоит сделать?
– Если вы ставите вопрос так, – ответил Меткалф, – то нет, пожалуй, что не понимаю. Даже если фон Шюсслер окажется искренним противником Гитлера и согласится предать правительство своей страны – на что я очень надеюсь, – то он всего лишь окажется еще одним информатором. Я уверен, что у нас есть множество других источников.
Коркоран медленно покачал головой. Старик выглядел еще более измученным, чем при последней встрече с Меткалфом в Нью-Йорке.
– Если мы сорвем банк и вы, Стивен, сможете завербовать его, он окажется одной из самых важных связей с немецким верховным командованием. Он близкий друг немецкого посла в Москве, графа Вернера фон Шуленбурга. Его семейство принадлежит к высшему классу, и у них очень хорошие связи. – Он сухо усмехнулся. – Вы знаете, что это такое. Они смотрят свысока на этого шельму, венского выскочку Адольфа Гитлера, и кривят носы. Они все глубоко презирают своего фюрера. Но в то же самое время все они – патриоты Германии. Очень запутано.
– Если фон Шюсслер такой патриот, как вы подозреваете, то вряд ли он согласится предать в разгар войны свою страну, есть в ней фюрер или нет.
– Его патриотизм может представлять собой более сложную фигуру, чем это кажется при поверхностном взгляде. Но мы не сможем ничего узнать наверняка, пока не попробуем. И если нам – вам – удастся справиться с этим делом, то он сможет добыть для нас воистину удивительные сведения.
– Но о чем именно будут эти сведения? Даже высокопоставленный дипломат из министерства иностранных дел не может быть посвящен в военную стратегию, которую разрабатывают в узком кругу приближенных Гитлера, – возразил Меткалф. – Он никак не может знать детали нацистских планов вторжения в Англию.
– Совершенно верно. Но он будет располагать практически всей информацией об отношениях между Германией и Советским Союзом. И вот тут-то и лежит наша единственная надежда.
Меткалф недоуменно помотал головой.
– Они же союзники. Ведь с прошлого года Гитлер и Сталин – партнеры в этой проклятой войне. Что еще мы можем узнать, кроме этого?
Коркоран печально покачал головой, как будто разговор разочаровал его.
– Да, они подписали какие-то клочки бумаги. Соглашение. Но, Стивен, соглашение очень похоже на зеркало. Каждый видит в нем то, что желает увидеть.
– Знаете, Корки, кажется, это выше моего понимания.
– Гитлер предложил Сталину листок, чтобы тот поставил свою подпись, а в бумаге говорилось: мы друзья, наши интересы совпадают, мы партнеры. Но Сталин видит в этом соглашении именно то, что хочет: отражение своих амбиций, своих надежд, своих стремлений. Но то, что отражается в этом соглашении для Сталина, вовсе не обязательно совпадает с тем, что видит Гитлер. Гитлер может видеть нечто совсем другое. Ну а мы, зрители, остальной мир – мы можем выбирать то, что увидим в этом сами: или договор между двумя злодеями, искренне решившими совершать преступления вместе, или игру шулеров, в которой каждый пытается надуть другого. Как по-вашему, почему зеркало меняет местами лево и право, но сохраняет верх и низ?
– Вы же знаете, Корки, что я не силен в разгадывании ваших ребусов.
Коркоран вздохнул, видимо, сдерживая раздражение.
– Стивен, оно ничего этого не делает. Зеркало не переворачивает левую и правую стороны. Оно просто показывает то, что находится перед ним.
Меткалф снова кивнул.
– Вы хотите знать, что русские думают о немцах и что немцы думают о русских. Вот правда, которую вы хотите вытащить на свет, верно?
Коркоран улыбнулся.
– Правда – это разбитое зеркало, рассыпавшееся на бесчисленные кусочки. Каждый верит, что его крохотный осколок это и есть вся правда. Если позволите, я несколько перефразирую строчку из касыды Хаджи Абду в версии сэра Ричарда Френсиса Бертона.
– Я позволю, – откликнулся Меткалф. Корки очень часто цитировал этот древний персидский панегирик.
– Союз между двумя тиранами, – произнес Корки, – есть величайшая тайна войны. Нет ничего, что сравнилось бы с ней по значению. Вы помните Пелопоннесские войны [34] , Стивен?
34
Пелопоннесские войны велись между Афинами и союзниками против Спарты, Коринфа и их союзников в V в. до н. э.
– Боюсь, тогда я еще не появился на свет, старина. Да и вы сами должны были бегать в коротких штанишках.
Коркоран чуть заметно улыбнулся.
– Афинам удалось выжить лишь благодаря разногласиям между их двумя самыми могучими врагами.
– Вы говорите так, словно знаете о том, что между Германией и Россией прошла трещина.
– Я говорю, что хотел бы узнать, существует ли она. Вот это действительно было бы ценнейшим сведением. И, говоря прямо, в этом наша единственная надежда.