Предательство в Неаполе
Шрифт:
Алессандро, следуя прирожденному инстинкту драматического актера, и не думает опускать руку даже тогда, когда зал молчит. Вместо этого он берет в правую руку карандаш и начинает делать заметки. Подсудимые снова выходят из себя, впервые они ведут себя так, будто посаженные в клетку звери, мечутся туда-сюда на отведенном им пятачке. Их безразличие испарилось. Им хочется действовать. Заседатели, как всегда, непроницаемы. Я бросаю взгляд на телеэкран. Сонино на ногах, скованные руки впереди, на кистях наручники. Вид у него такой, будто он справляет малую нужду. Движения его ограничены, видно, ноги тоже скованы. Наконец Сонино уходит из кадра.
И вот Алессандро заговорил. Всего несколько слов, кончающихся теплым «buon giorno». Заседание
Адвокаты быстро повскакали с мест. Арестованные задвигались в клетке, некоторые исчезли за дверью камеры ожидания. Большинство закуривают. В первый раз Алессандро смотрит в мою сторону. Для стороннего наблюдателя это ничего не значило: так, бросил судья мимолетный взгляд на галерею для публики. Но я знаю: он меня высматривал. Смотрю на часы — заседание длилось сорок пять минут. Не знаю, что и делать: то ли оставаться здесь и ждать, пока Алессандро подойдет, то ли идти туда, где мы расстались, то ли уходить совсем. Женщины опять столпились в углу и машут своим мужчинам. Те делают какие-то знаки на прощание — по большей части просят передать сигареты. Замечаю, что стриженая девчушка-сорванец общается с тем самым неуемным мафиози. Интересно, подружка или сестра? По пути к выходу женщины останавливаются возле старухи. Некоторые целуют ее в лоб, другие целуют ей руку. Уважительно, с сознанием долга, как заведено. Похоже, только стриженая вознамеривается предложить старухе помощь, но та от нее отмахивается. Проходя мимо, некоторые женщины рассматривают меня, но это всего лишь любопытство. Стриженая улыбается. Я ухмыляюсь в ответ. Здесь не место для человеческого тепла.
Внизу стоит Алессандро, засовывая в папку собранные бумаги. Из клетки доносится очередной оклик. Тот же малый. Сначала мне кажется, что он старается привлечь внимание своего адвоката, но нет: ему нужен Алессандро. Алессандро поворачивается к клетке. Может, он смотрит просто из любопытства? Нет, Алессандро вежливо произносит: «Si, signor Savarese?»
О чем они говорят, я не понимаю, но, похоже, беседуют вполне мило, словно двое коллег в конторе, один из которых собрался уходить, а другому придется задержаться допоздна. Эдакий ничего не значащий треп на прощание. Ничего более удивительного я не видел за весь день. Судья, мирно беседующий с обвиняемым. Заканчивают они разговор непринужденным «ciao», и парень, подняв руку сквозь прутья решетки, дружески шлет Алессандро знак «до скорого». Пытаюсь разглядеть его получше, но малый уже скрывается за дверью.
Зал суда опустел. Опустела и белая комната на экране телевизора. На галерее для публики только старуха да я. Хочется улизнуть прежде, чем начнет она свое медленное восхождение к двери, но тут меня посещает мысль получше: предложить ей помощь, она явно пользуется очень большим влиянием, и если узнает, что я обыкновенный турист, то, возможно, нездоровый интерес гангстеров к моей особе сам и исчезнет. Дожидаюсь, пока старуха встанет, и спускаюсь вниз.
— Signora? — обращаюсь к ней.
Она поднимает на меня взгляд. В первый раз я увидел ее вблизи. Стара, очень стара. Коричневое лицо глубоко и часто испещрено морщинами, как древесная кора, резкие вертикальные складки расходятся возле мощного носа. Солнце состарило ее: ей можно дать и шестьдесят, и сто лет. Она первая среди жителей Неаполя, у кого я вижу голубые глаза. Маленькие яркие кружочки. Яркие стеклянные шарики, вправленные в ствол дерева.
Как всегда, не могу подобрать приличествующие случаю итальянские слова. Предлагаю руку в надежде, что жеста окажется достаточно, чтобы выразить мои намерения.
Я готов к суровому отказу, однако старуха произносит: «Si, signor» — и опирается на мою руку. Медленно одолеваем каждую ступеньку.
— Turista, — глупо заявляю я в ответ на ее пристальный взгляд.
— Americano? — спрашивает старуха.
Я быстро поправляю:
— Нет, нет. Inglese.
Старуха опускается на скамейку.
— Grazie, signor, — говорит она, протягивая руку и улыбаясь слабой, мягкой улыбкой.
— Prego, — отвечаю я и осторожно пожимаю ей руку.
Мы расстаемся, обменявшись вежливыми взглядами и поклонами. Этажом ниже, рядом с тем местом, где я поутру оставил Алессандро, сажусь и жду. Через полчаса ухожу, так и не дождавшись.
Предполуденная жара действует угнетающе. Шагаю к трамвайной остановке. До встречи с Луизой у меня еще пара часов. Времени мало, не хватит, чтобы сходить на Каподимонте полюбоваться на Микеланджело с Караваджо. Вместо этого решаю наведаться в Королевский дворец, где проходит выставка, посвященная неаполитанским Бурбонам.
В трамвае полно народу, и моя фантазия тут же начинает работать: определяю, кто есть кто среди пассажиров. На сей раз, впрочем, я не просто сел в трамвай, набитый представителями каморры. Наоборот, они едут со мной, потому что хотят знать, кто я такой, незнакомец из зала суда. Молодые люди, одетые также, как и сегодняшние обвиняемые, разглядывают меня, глазеют безо всякого зазрения совести, в их темных глазах нет ни малейшего проблеска тепла. Пробую уйти от их взглядов, протолкаться поближе к выходу. Молодые люди не шелохнутся. Они знают, что мне спешить некуда. Иначе я не влез бы в переполненный трамвай в такую удушающую жару.
К тому времени, когда я добрался до своей остановки и выскочил вон из трамвая, я убежден, что за мной следят. Подозрительный малый, который, как я надеялся, не выйдет вместе со мной, именно так и поступил. Делаю вид, что не заметил этого, и перехожу улицу. Он идет следом за мной. Уговариваю себя, что я смешон, что мое присутствие на суде вовсе не повод пускать за мной «хвост». Раза два свернув на перекрестках, оглядываюсь в надежде убедиться, что повода для волнений нет. Но он по-прежнему идет за мной, шагах в сорока, и следит за мной глазами из-под челки, даже когда опускает голову, чтобы закурить сигарету.
Нужен план. К Королевскому дворцу есть два пути: короткий — по главным улицам, или живописный, подлиннее, — через старый город. Второй позволит достаточно быстро определить, действительно ли этот парень «пасет» меня: я могу выбирать дорогу из бесконечного числа улочек.
Иду по проспекту Умберто, резко сворачиваю вправо, на улицу Меццаканноне. Бросаю взгляд через плечо. Идет, теперь темные очки надел. Это уже не просто совпадение. Беру влево, ныряя в узкие улочки старого города: здесь по крайней мере так оживленно, что можно не опасаться открытого нападения. Петляю влево-вправо, направляясь к улице Санта-Мария-ла-Нуова. Но всякий раз, стоит мне подумать, что я избавился от «хвоста», парень появляется снова, сохраняя ту же самую дистанцию. Он вроде как без дела слоняется. Но я-то знаю, что дело у него есть: не упускать меня из виду. Я себе и путь такой выбрал, чтобы рассеять сомнение. Теперь я должен смотреть реальности в лицо. И я прибавляю шаг. Остается следующее: надо как можно скорее добраться до Королевского дворца и продержаться там, пока не придет время встречи с Луизой, потом объяснить ей, что произошло, и надеяться хоть на какую-то защиту до моего завтрашнего отъезда. Скоренько шагаю вниз по Санта-Мария-ла-Нуова. Смотрю на часы. Увещеваю себя: любой подумает, что я просто-напросто куда-то спешу. В этом мой замысел. Я знаю, что за мной «хвост», но не хочу, чтобы он знал, что я знаю. Не хочу вызывать никаких опрометчивых действий с его стороны. Перехожу улицу Монтеоливето прямо напротив почтамта: адреналина в крови вполне хватает, чтобы мгновенно уловить ритм уличного движения и быстро проскочить сквозь поток машин.