Предательство. Утраченная история жизни Иисуса Христа
Шрифт:
Почувствовав прикосновение лезвия к мошонке, он завизжал, но его рот уже был плотно заткнут кляпом. Он кричал, пока горло не высохло, как песок пустыни.
«Подожди, красотка, я еще до тебя доберусь».
Перед тем как потерять сознание, он видел, как в конюшню вбежал крестьянин. Найдя деньги, оставленные ему Атинием, он тут же успокоился и взял в руки вилы, чтобы положить сена двум оставшимся лошадям. Он не заметил Луку, скрючившегося в дальнем неосвещенном углу конюшни, но утром заметит обязательно.
Лука
Начало светать. Небо сменило черный цвет на ярко-синий, и Лука увидел отблеск металла на стене рядом с лошадьми.
Стиснув зубы, он пополз к стойлам. Огромная вороная лошадь поглядела на Луку черными глазами, будто раздумывая, что с ним следует сделать. Жеребец поменьше был столь озабочен тем, чтобы набить брюхо, что вообще не обратил на него внимания, продолжая жевать сено.
Добравшись до стены, Лука на пару мгновений привалился к ней, чтобы отдохнуть, а затем стал неуклюже подниматься. Встав на ноги, он доковылял до инструмента, висевшего на вбитом в стену колышке, рядом с плечом жеребца. Тот отпрянул в сторону, испугавшись, и забил копытами, раздувая ноздри и фыркая от запаха крови, исходившего от Луки.
Наклонившись, Лука уперся головой в рукоятку ржавого серпа, скинул его на грязный пол конюшни и плюхнулся рядом. Жеребец снова принялся жевать сено, время от времени тревожно поглядывая на Луку.
Повернувшись, Лука прижал связывавшую его руки веревку к лезвию серпа и принялся терпеливо перепиливать ее.
«Потом я отправлюсь в Александрию».
Он рассказал больше, чем следовало, и теперь проклинал себя за это. Лука вздрогнул, вспомнив, как холодный металл срезает тонкие розовые куски его плоти.
«Врата Иешуа. Я сказал им про них…»
Лука услышал эти слова давно. Их шептали друг другу самые доверенные люди храмового воинства. Никто не знал, что они означают, но от них исходило странное ощущение Истины. Услышав слова «Врата Иешуа», человек замирал на месте так же, как от слов «Царство Божие». Не понятно почему, но эти слова отдавались в самых потаенных глубинах сердца, как будто душа, в отличие от разума, сразу же понимала их значение.
Первое кольцо веревки лопнуло, глухо щелкнув. Лука чуть подвинулся, чтобы по-другому положить связанные руки.
На встречу, назначенную епископом Меридием, он опоздает. Но он нужен Меридию: тот не сможет продолжить начатое, пока не услышит доклада Луки.
Глубоко вдохнув, насколько это позволял сделать кляп во рту, Лука снова принялся за дело. Продолжая перепиливать веревку о серп, он погрузился в размышления. Его мысли вновь и вновь возвращались к этой великолепной женщине. Неземная красота ее лица словно воздвигла себе алтарь в глубинах его души.
«Калай. Ее зовут Калай. Ну, милашка, ты заплатишь за то, что сделала со мной…»
Глава 20
Бесконечные пески пустыни блестели в лунном свете, словно живые. Но впечатление было обманчивым. Это были иссушенные, иссеченные ветрами бесплодные земли. Выступы скал, когда-то гордо возвышавшихся к небесам, скруглил и обтесал непрекращающийся поток песка, несомого ветром. Песчаные барханы высились тут и там, в промежутках между ними виднелась каменистая почва. А над всем этим неумолимо нависало свинцово-темное небо.
Они шли по старой караванной тропе, ведущей к Беэр-Шеве, городу в Идумее. Копыта лошадей цокали и скрежетали по камням пустыни, как по мостовой. По сторонам от дороги тут и там лежали куски развалившихся повозок, обрывки упряжи. Виднелись следы стоянок. Древесные угли, черепки разбитых горшков, рваные корзины и осколки масляных светильников. Они даже нашли три глиняные чашки, почти целые.
Их путь был небыстрым. Тощие изголодавшиеся лошади не справлялись с тем, чтобы нести на себе по два седока. Кир первым слез с лошади и повел ее в поводу, оставив в седле Калай. Затем спешился Варнава и тоже пошел рядом с лошадью. Заратан качался из стороны в сторону в полудреме, обхватив мешок с книгами, как подушку.
Передвижение пешком помогло Варнаве привести в порядок мысли, но переполнявшее его душу чувство вины никуда не исчезло. У него перед глазами все так же стояли лица его погибших братьев. Теперь погибли и другие люди, уже от их собственных рук. В то время, когда в нескольких шагах от него пытали человека, он просто встал на колени и начал молиться.
«Боже правый, прости меня».
Кир поравнялся с Варнавой.
— А теперь я бы хотел услышать побольше о Вратах Иешуа, брат мой, — сказал он.
Варнава искоса глянул на него. С той ужасной ночи в монастыре голос Кира сильно изменился. Он снова становился голосом солдата, все более жестким и требовательным. И даже глаза изменились. В них не осталось того выражения радости и легкого удивления. Они превратились в два шара зеленого огня, сжигавшего каждого, на кого падал их взгляд.
Варнава смертельно устал. Старое тело уже не обладало той силой, как прежде.
«Боюсь, не смогу изложить все последовательно», — подумал он, делая глубокий вдох.
— Примерно через сто лет после смерти Господа нашего церковный историк по имени Хегесипп принялся записывать историю истинной церкви. В своей книге он подробно описал обстоятельства ужасной смерти Иакова, брата Иешуа.
— Его убили в шестьдесят втором году, так ведь? — сонно пробормотал Заратан.
Варнава глянул на юношу. Его светлые волосы и бородка отсвечивали серебром в свете луны.
— Да. Ты хорошо осведомлен, брат.
— Но какое отношение мученическая смерть Иакова имеет к Вратам Иешуа? — спросил Кир.