Предательство
Шрифт:
— Какая же ты дрянь!
Она бросила взгляд на будильник. Четверть шестого. Она проспала больше шести часов.
— Что случилось?
Осторожно.
Он ухмыльнулся.
— Что случилось? А ты как думаешь? Тебе никогда не приходило в голову, что я должен первым узнать, что ты собираешься развестись и вышвырнуть меня из дома?
У нее перехватило дыхание.
— Как ты считаешь, приятно узнать об этом от твоих родителей? Стоишь как лох и ничего не понимаешь.
Сердце стучало. Контроль утекает от нее, капля за каплей.
— Зачем ты говорил
Идиотский вопрос, она и сама это понимала. Он — качая головой в откровенном отвращении — тоже.
— Потому что они спросили, когда мы собираемся забрать Акселя.
Черт. Все катится к чертям собачьим.
— Что будет, если ты когда-нибудь обрубишь наконец эту пуповину?
— Жить с тобой это, черт возьми, то же самое, что быть женатым на твоих родителях. Они же как... Как эти игрушки, лизуны, — прилипли и волочатся за тобой следом и лезут во все подряд. Ой, они же так все понимают! — И дальше, слащавым голосом, словно передразнивая: — Бедняжка Хенрик, как ты себя чуууувствуешь... — Все его тело выражало отвращение. — Как ты могла рассказать им все, не поговорив со мной? Впрочем, ничего удивительного, ты всегда так поступала, а тут, подумаешь, развод, ерунда какая-то. Это они виноваты в том, что все так сложилось.
Она мгновенно разозлилась:
— Мои родители всегда шли нам навстречу. Чего не скажешь о твоих!
— По крайней мере, они не вмешиваются в нашу жизнь.
— Вот это точно!
— Лучше так, чем как твои. Ты всегда считала, что они главнее, чем я. Как будто твоя семья — это все еще они.
— А это так и есть.
— Вот видишь. Может, ты тогда и детей с ними заведешь? И жить будешь с ними? А трахаться сможешь со своим любовником, как обычно.
Ударив кулаком по притолоке, он скрылся в кухне. Она отправилась следом. Он стоял, склонившись над столешницей и напряженно дышал.
Да как он смеет?
— Что ты, черт возьми, имеешь в виду?
Он повернул голову и посмотрел на нее.
— Прекрати притворяться. Он все рассказал.
— Какой еще, к дьяволу, он?
На его лице появилась презрительная улыбка.
— Как можно быть таким убожеством? О тебе много всякого можно сказать, но я никогда не подумал бы, что ты настолько труслива.
— И это говоришь ты!
Он замолчал. Она поняла, что попала в точку и что перевес снова на ее стороне. Но надолго ли? Что она может знать, а чего не должна? Она не должна знать о Линде, хотя только этим знанием можно оправдать все, что она совершила. Впрочем, теперь продуманная ею схема изменилась и весь порядок нарушился. Теперь все может обратиться против нее.
— И что же это за «он», который тебе все рассказал?
— Прекрати, Эва. Говорю тебе, мне все о тебе известно, ты можешь прекратить играть. Ты хочешь, чтобы он переехал сюда, и для этого выгоняешь меня?
— Что ты несешь? Кто «он»?
Мгновенным движением он швырнул на пол блюдо с фруктами. Острые керамические осколки и катящиеся по свежеотполированному паркету апельсины и яблоки.
Он направился в спальню.
Она последовала за ним.
—
Он открыл верхний ящик комода и начал рыться в ее белье.
— Что ты делаешь?
— Куда ты его засунула?
— Что?
— Этот роскошный дневник, который ты получила?
— Ты хочешь, чтобы я тебе его вернула?
Он остановился и пристально посмотрел на нее:
— Остановись наконец! Я специально оставил его на кровати, чтобы ты поняла, что я заметил и его, и этот омерзительный клок! Сколько лет этому мерзавцу? Медальонами вы тоже обменялись? А что, тебе пойдет, если ты повесишь себе на шею маленького золотого Андерса. — Взяв в руки черный бюстгальтер, он помахал им перед ее лицом. — Полагаю, он захлебывается от похоти, когда видит это на тебе, хоть такое и трудно понять.
Она молчала. Он окончательно свихнулся?
С грохотом задвинув ящик, он вышел из спальни. Она пошла за ним. В дверях гостиной он вдруг остановился.
— Да ты сошла с ума!
Судя по голосу, он действительно имел это в виду, и она проследила за его взглядом. На столе рядом с диваном стояла ваза, из которой торчали зеленые стебли. Роз не было. Их срезали и куда-то унесли.
Теперь ухмыльнулась она:
— Стоило беспокоиться. Мог бы с самого начала оставить себе, мне они все равно не нужны.
Оглянувшись, он посмотрел на нее как на душевнобольную.
Зазвонил телефон. Ни один из них не торопился ответить. Сигнал за сигналом, а они стояли и слушали, точно окаменев.
— Не отвечай.
Он тут же направился к телефону в кухне. Словно она велела ответить немедленно.
— Да, это Хенрик.
И молчание. Пока оно длилось, Эва подошла и заглянула в кухню через открытую дверь. Он стоял совершенно неподвижно, открыв рот и не мигая глядя перед собой. Трубка прижата к уху.
— Как она? Где она лежит?
Он очень встревожен. Несколько месяцев назад его матери сделали операцию по шунтированию. Может быть, ей снова плохо?
Но тут он медленно повернул голову и посмотрел на нее. Пронзил ее настолько презрительным и враждебным взглядом, что она испугалась. Не спуская с нее глаз, он продолжил разговор:
— Вы можете сказать ей это сами.
И протянул ей трубку.
— Кто это?
Он молча стоял и с прежней ненавистью протягивал ей трубку.
Физически ощущая опасность, Эва медленно приблизилась. Он продолжал смотреть на нее, пока она подносила трубку к уху.
— Алло.
— Это Черстин Эвертсон из Кортбаккенского детского сада.
Официально и обезличенно. Словно обращаясь к незнакомому человеку. Или к тому, с кем не хочешь знаться.
— Да, здравствуйте.
— Будет лучше, если я перейду сразу к делу. Я только что сказала вашему мужу, что знаю о его отношениях с Линдой Перссон и о том, что вчера они закончились. Еще я рассказала, что Оса Сандстрём получила анонимное письмо с газетной статьей о Линде, которое положили в ее ящик вы. Оса видела, как вы делали это.