Предательство
Шрифт:
— Тебе намного легче. Ты ведь ничем не рискуешь!
Она снова поднялась.
— Ничем не рискую! Я работаю в детском саду, и у меня роман с отцом воспитанника! Как ты полагаешь, что с мной будет, если это откроется. Что? А эти мейлы? Как ты думаешь, каково это, когда кто-то влезает в твой компьютер, находит личные письма и рассылает их от твоего имени? Ты понимаешь, что тому, кто это сделал, все известно? Он нас видел! И пытается наказать меня!
— Это не Эва. Я знаю, ты думаешь, что это она, но она не такая. И потом, зачем ей это? Она должна радоваться. Это развязывает ей руки.
Линда
К нему:
— Ты сам себя слышишь? Слышишь свои слова? Бедный маленький брошенный Хенрик! Как же тебя жалко!
Он молчал.
Он потерял ее.
Она встала и открыла дверь каюты. Яркий, слепящий свет из коридора, превращающий ее в темный силуэт.
— Ты никогда не будешь готов, Хенрик. На твоем месте я бы посвятила будущее тому, чтобы выяснить, кто ты и чего действительно хочешь от жизни. И только после этого я бы звала за собой других.
Он сглотнул. Ком в горле болел и не исчезал.
— Уходи.
Он не помнил, когда в последний раз так нервничал. Огромный букет роз на сиденье рядом вдруг показался гротескным, как дурацкий реквизит из дурацкого фильма. Часы показывали начало одиннадцатого, и он был бы рад провести день дома в одиночестве, чтобы собраться перед ее приходом с работы. Он не позвонил и не предупредил, что возвращается на сутки раньше.
Так близко. К дому. И как никогда далеко. Он выругался при виде плохо припаркованной «мазды» справа, перегородившей поворот на их улицу. Объехал помеху, держась за руль одной рукой, и в следующую секунду увидел свой дом.
Ее машина стояла у гаража.
Почему она не на работе?
И стремительная мысль.
Может, она не одна. Может, она позвала домой любовника, воспользовавшись его двухдневным отсутствием, и показывает ему дом, который станет ее приданым. От этой мысли ему сделалось противно и одновременно страшно. Он один, а их двое. И из дома придется съезжать ему, потому что ее финансовые возможности позволят ей выкупить его долю. А тот урод вселится в его дом и будет наслаждаться результатами всех трудов и усилий, которые вложил туда он, Хенрик! Черт. А она, такая понимающая! Считающая, что ему надо уехать на несколько дней, чтобы подумать. С домом я справлюсь без проблем. Главное — чтобы ты почувствовал, что тебе снова хорошо. Я здесь, если тебе понадоблюсь. Я рядом, и так будет всегда. Я все и всегда делала ради тебя. Может, порой я плохо показывала это, но я постараюсь исправиться.
Какое хладнокровие и расчетливость, и все это для того, чтобы несколько дней спокойно спать с любовником. Кто она, женщина, с которой он прожил пятнадцать лет? Он ее вообще знает?
А тур, который она заказала? И шампанское. Все это только для того, чтобы успокоить свою совесть?
Он открыл дверь машины, взял букет и вышел. Если она заметила его через окно, то лучше идти. Но что делать, если в доме другой?
Он помедлил, прежде чем сунуть ключ в замочную скважину. Тянул сколько можно, чтобы дать им время прервать то, чем они возможно занимались, сцену в спальне он бы сейчас не вынес. Поставил сумку на пол в прихожей, осмотрелся
Сверху донесся ее голос:
— Кто там?
— Это я.
Шаги на втором этаже, ее ноги, спускающиеся по ступеням, и наконец вся она, остановившаяся на лестнице. Выражение лица определить трудно, то ли удивленное, то ли раздраженное.
— Я думала, ты вернешься завтра утром.
— Да, я знаю. Я передумал.
Он подавил порыв спросить, одна она или нет, как ему ни хотелось узнать правду.
Они так и стояли, рассматривая друг друга, и ни один не решался предпринять следующий шаг. Букет за спиной вдруг начал жечь руку так сильно, что захотелось ретироваться и выбросить его прежде, чем она все поймет.
Он не мог определить, что на самом деле испытал, увидев ее. Хотелось только одного — тихо и спокойно подняться по лестнице, опуститься на диван и почувствовать, что ничего не изменилось. Решить, кто поедет в садик, и отправиться туда без спазма в желудке, а потом всем вместе поужинать, как в любой другой вторник. Спросить, как Аксель, не звонил ли кто, где его почта и не взять ли в прокате фильм на вечер. Но между ними лежала пропасть. И у него не было ни малейшего представления, как через нее перебраться. Равно как и о том, что его ждет на другой стороне.
— Почему ты не на работе?
Он не хотел, чтобы показалось, будто он пытается что-то выведать, но прозвучало это как обвинение. А она со всей очевидностью искала подходящий ответ, готового у нее явно не оказалось.
— У меня немного болит горло.
Она произнесла это уже по дороге наверх, не посмотрев на него. А он знал, что она лжет. Когда она скрылась из вида, он отложил букет, быстро снял куртку и, посмотрев в зеркало, причесал пятерней волосы. Он не помнил, когда в последний раз покупал ей цветы, если вообще когда-нибудь делал это. Но коль скоро он хочет добиться того, что наметил, нужно преодолеть охватившее его неудовольствие. Цель у него одна-единственная, но в душе при этом боролись разные чувства. Злость, страх, растерянность, решимость.
Взяв букет, он направился вверх по лестнице.
Она собирала бумаги с кухонного стола. Калькулятор, ручка. Папка, полученная от риелтора, в которой она хранила квитанции и кредитные документы, касающиеся дома.
Снова страх. Сильнее злости.
— Что ты делаешь?
Она не успела ответить. Подняла на него глаза и увидела кроваво-красный букет. Молча стояла и разглядывала цветы, словно пыталась определить, что это такое. В конце концов, после невыносимо мучительной паузы, на протяжении которой он не чувствовал ничего, кроме стука собственного сердца, ей видимо удалось распознать предмет.
— Тебе подарили цветы?
— Нет, это тебе.
Он протянул ей букет, но она даже с места не сдвинулась. Ни намека на реакцию. Пустота. Ни малейшего намерения брать цветы. Ее равнодушие повергло его вдруг в такую растерянность, что он чуть было не потерял над собой контроль, ему захотелось выкрикнуть ей в лицо все обвинения. Уничтожить фальшивую, бесчувственную маску, за которой она пряталась, поставить ее на колени. Заставить признаться. Но действовать напролом нельзя, иначе он проиграет.