Предчувствие беды
Шрифт:
Тараки выбрался из машины через услужливо распахнутую кем-то дверь, молча пошел за сопровождающим. Внизу, на охране сопровождающий предъявил какой-то документ и их сразу пропустили. Тараки уже был в этом здании, и почти сразу понял, куда его ведут. Они сразу, минуя Ульяновского и Суслова с которыми следовало встретиться в первую очередь, чтобы решить рабочие вопросы, шли к кабинету Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева...
В кабинете генерального секретаря Тараки ждали четверо. Пожилой, обстоятельный как бухгалтер Ростислав Александрович Ульяновский, заместитель заведующего международным отделом ЦК КПСС по восточному направлению, невысокий, согбенный, старый Михаил Андреевич Суслов, секретарь ЦК по идеологии, сильно постаревший и осунувшийся. Не было Бориса Николаевича Пономарева, заведующего Международным сектором ЦК КПСС. На своем месте во главе стола сидел Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, а рядом с Сусловым и Ульяновским
Брежнев единственный из присутствующих встал навстречу, как это было принято, обнялись и поцеловались. С Ульяновским поздоровались за руку, остальные лишь молча кивнули...
Тараки сел за стол, с одной стороны все стулья были свободными, все советские сидели с левой стороны стола. Рядом молча сел переводчик, советский. Тишину разорвал астматический, задыхающийся, скрипучий голос Суслова.
– Товарищ генеральный секретарь, мы рады видеть вас в Москве в добром здравии...
В голосе Суслова послышалось нечто вроде иронии, возможно, она была связана с тем, что Тараки находился в Москве пролетом из Гаваны, где он участвовал в так называемом "съезде неприсоединившихся государств". Была в те времена такая организация и страны, входившие в нее, на словах не входили ни в один из лагерей, ни в социалистический, ни в капиталистический. Большей частью, "неприсоединившиеся" шли все-таки по пути социализма, но имели серьезные разногласия с Москвой в части либо политики, либо экономики. Ярким примером и лидером "неприсоединившихся" была тогда еще единая Югославия. Когда Тараки собрался полететь в Гавану, многие уговаривали его не делать этого, частично чтобы не дразнить Москву, частично потому что покидать страну и оставлять все хозяйство на Амина было уже опасно. Тараки вопреки уговорам поехал, однако только в качестве наблюдателя, Афганистан в движение "неприсоединившихся" не вступил...
– Я рад приветствовать советских товарищей...
– сказал на своем родном языке Тараки, переводчик перевел.
И молчание... Обе стороны не знали, как дальше продолжать разговор.
– Товарищ Нур ...
– начал Брежнев - ты нас извини, что так встретили, просто вопрос срочный возник. И тебя мы пригласили, чтобы обсудить... нездоровые тенденции, проявляющиеся в последнее время в Афганистане. А тенденции и впрямь нездоровые, мне вот, например товарищ Иванов** докладывал... недавно. Ты послушай его, и обсудим, как дальше быть...
Товарищ Иванов, тот самый, незнакомый, раскрыл лежавшую перед ним красную папку.
– Товарищи - тихим, невзрачным голосом начал он - тенденции которые мы в последнее время отслеживаем в аспектах внутренней политики Афганистана представляются нам все более угрожающими. Так, раскол в Народно-демократической партии Афганистана, на недопустимость которого мы неоднократно указывали Вам, товарищ Тараки, не преодолен до сих пор, более того - он продолжает углубляться. Партийные лидеры Афганистана, вместо того чтобы заниматься партийным и государственным строительством, постоянно ведут различные интриги друг против друга, сознательно раскалывают партию на своих сторонников и противников. Вместо курса на строительство социалистического общества, первого в истории Афганистана, они берут курс на укрепление личной власти. И это в ту пору, когда молодой афганской революции все более серьезно угрожают силы международной реакции, местные феодалы и бывшие королевские чиновники, потерявшие власть над трудовым народом, при активной поддержке извне делают все, чтобы задушить революцию! В то же время, вместо ведения активной разъяснительной работы, вместо единения перед лицом общей опасности афганские товарищи ведут беспринципную междоусобную борьбу, не гнушаясь при этом никакими методами, в том числе организацией убийств!
...
Человек в очках говорил, а Тараки опустил глаза от стыда и гнева, стараясь не смотреть ни на Брежнева, ни на хорошо ему знакомого Ульяновского. Щеки его горели. Как мальчишку отчитывают, право слово.
Когда же Иванов прямо упомянул об имеющейся информации о покушениях и на Амина и на самого Тараки, причем довольно точно описал, как это все должно было произойти, Тараки вздрогнул. Он не знал, что КГБ давно и плотно работает по его стране и имеет хорошие источники, в том числе в его ближайшем окружении. Покушение на Амина он действительно готовил. Не сам, скорее он поддался на уговоры сторонников - вот в этом то и была одна из сторон трагедии этого человека, он легко поддавался на уговоры. Готовили его сторонники, ему только докладывали. Непосредственно покушение готовил Асадулло Сарвари, начальник АГСА и Амину про готовящееся покушение было уже известно. Был и встречный план - Амин должен был подставиться и остаться в живых, а самолет с генеральным секретарем должны были сбить афганские зенитчики охранявшие аэродром. Люди которые должны были стрелять в небронированную Волгу Амина должны были быть взяты живым и признаться во всем. Смешно - но один из трех стрелков был агентом Амина и должен был задержать или ликвидировать остальных, Сарвари не удалось даже подобрать трех людей, чтобы один не оказался агентом Амина. А вот про готовящееся покушение на себя самого Тараки не знал...
– Товарищ Тараки...
– перехватил нить разговора Брежнев - мы знаем о той непростой ситуации, которая складывается в вашей стране. Советский союз готов оказать Афганистану помощь в укреплении достижений революции в становлении народного хозяйства страны. Но для нас...
– Леонид Ильич пошамкал губами, подбирая слова - видится совершенно недопустимым состояние, в котором сейчас пребывает Народно-демократическая партия Афганистана. Вы лично вы как генеральный секретарь партии обязаны лично сделать все, чтобы остановить раскол должны первым протянуть руку своим партийным товарищам. Без этого, без единения в рядах партии, удержать завоевания революции вы не сможете...
Встреча в кабинете Брежнева продолжалась еще больше часа, отпустили Ульяновского и Иванова (Андропова), пригласили Архипова из Совмина, зама престарелого Тихонова, как члена Комиссии ЦК по Афганистану, знающему обстановку с оказанием помощи южному соседу. Ничего из того что было сказано Тараки в этой комнате в реальном виде в протокол встречи внесено не было...
Потом, исследователи, которые напишут про эту встречу, скажут, что на этой встрече Брежнев дал Тараки санкцию на убийство Амина. Воистину, горе побежденным! Ложь, изливаемая на Советский союз, и на его руководство не имеет ни начала, ни конца, и чем она чудовищнее - тем больше находится людей, желающих ей поверить. До сих пор, например в англоязычной прессе советское присутствие в Афганистане Конечно же, Брежнев не только не дал санкцию на осуществление политического убийства но и прямо намекнул Тараки, что об организованном им покушении на Амина советская сторона знает, и относится к такому решению афганских внутрипартийных дел резко отрицательно. Тараки дали понять, что линия на дальнейший раскол в партии не только губительна для партии и государства, но и может привести к охлаждению отношений с Советским Союзом, на сокращение размеров советской помощи революции. Однако, предотвратить назревающую трагедию такими мерами было уже невозможно.
Было слишком поздно.
* Рафик - товарищ по-афгански и по-арабски
** В партийных документах часто встречается, что председателя КГБ СССР и руководителя ПГУ КГБ СССР именуют не настоящими фамилиями, а псевдонимами. Псевдоним Андропова часто был "Иванов".
Кабул
11 сентября 1979 года
Шансы умереть в постели равны нулю...
Это выражение употребил в семьдесят девятом - проклятом семьдесят девятом, посланник США в Афганистане Элиот в записке в Госдепартамент США по случаю "избрания" нового лидера - Хафизуллы Амина. Слова оказались пророческими - Хафизулле не дали умереть в постели. Он умрет в этом же году от осколков гранаты, которую бросит в комнату один из офицеров группы Зенит, штурмовавшей дворец Тадж-Бек. Да и мало кто из афганских лидеров двадцатого века умрет своей смертью - изрешеченный пулями умрет Дауд, задушат подушкой Тараки, осколками гранаты сразит Амина, в петле из обрывка ржавого троса мрет Наджибулла, приведя в действие спрятанный в видеокамере заряд пластида, смертник взорвет Масуда. Разве что Кармаль - он умрет в девяносто шестом в Москве. Да еще живы король Захир-шах - его родной брат отстранил его от власти в семьдесят втором, да Раббани, исламский богослов-педофил*, бежпавший из Кабула, когда к нему подступали орды Талибана. Но и насчет них не стоит загадывать. Пламя войны, разожженное тридцать лет назад, раздутое из тлеющих угольков полыхает до сих пор и ни один афганец, встающий утром на намаз под переливы напевов азанчи, чтобы возблагодарить Аллаха за новый день не знает, будет ли он жив к вечеру, чтобы воздать хвалу Аллаху за день прожитый.
А начиналось все тогда, одиннадцатого сентября - эту дату стоило бы знать задолго до двух тысяч первого года.
В этот день, вторник, одиннадцатое сентября одна тысяча девятьсот семьдесят девятого года должны были произойти события, которые могли изменить весь ход дальнейшей истории Афганистана, а возможно и не только его. В этот день две группы сторонников - Тараки и Амина должны были осуществить покушения на них двоих - оба покушения были запланированы на момент возвращения генерального секретаря из поездки на Кубу. Ни одно из покушений не увенчалось успехом...