Предчувствие смуты
Шрифт:
— Все равно — выкидывай!
— А куда монтировку?
— Я же тебе сказал!.. Вовремя избавляйся от всего соблазнительного — и никто тебя не заподозрит, что ты прикасался к недозволенному. Хочешь долго жить — не бери чужого. Сколько в бывшем Союзе олигархов?
— Немало.
— И над каждым, представь себе, стоит костлявая с косой.
— Откуда тебе это известно?
— Не мне, а им. Они нанимают телохранителей, а это верный признак того, что рано или поздно наниматель будет убит.
— А если в ДТП голова отлетит?
— Значит, нанимателю повезло: его не убили — сам погиб.
— А мы?
— Мы олигархами не будем — мы не той породы.
— А мой отец на меня надеется… В институт устраивал…
— Вот если бы ты, Илюша, сам поступил.
— А зачем? Диплом я купил.
— Экономиста?
— Бери выше. Я — финансист. Съездил в Харьков, в Академию Ярослава Мудрого. Ты, Микола, сколько лет учился на инженера. Шесть? А я — одну неделю. Может, и раньше закончил бы, да пока нашел приличный ресторан. Снял банкетный зал на Холодной горе. Дороговато обошлось. А моему корешу — диплом он тоже купил — ресторан обошелся буквально за гроши. Он со своей самогонкой. У него подпольный завод. Если нужно будет, я дам его адресок. У него православная фамилия.
— Илюха, а ты не чеховский персонаж?
— А при чем тут Чехов?
— Тот припоминал, да не мог припомнить лошадиную фамилию.
— Вспомнил. Свичка! Он сразу же в аспирантуру подался. Будет профессором. А может, и доктором. Денег у него навалом…
— А ты в науку не хочешь?
— Хочу, конечно… Деньги у батька есть… Обещает купить каждому диплом доктора наук, а Климу, как самому высокому — у него метр девяносто — и диплом профессора.
— Какие все вы умные!
— Валюта позволяет…
Так и ехали они, дружески беседуя. Не верилось, что в недалеком прошлом была между ними ожесточенная вражда. Враждовали семьи. А дрались между собой братья Пунтусы и братья Перевышки. Юрий не любил кулаки чесать, за что не однажды с презрением упрекал его Алексей Романович: «Не способен ты постоять за честь нашего рода. Нет у тебя семейной гордости».
«Нет так нет», — соглашался Юрий.
На очередном посту ДАИ, несмотря на омерзительный запах мертвечины, уазик задержали.
— В чем дело, командир?
— Сейчас узнаете.
Толстые, перекормленные даишники с короткоствольными автоматами наизготовку заставили водителей выйти из машины, проверили документы, вывернули карманы.
— Наркотики, оружие, валюта?
— Все перед вами.
Придирчиво рассматривали найденные у Миколы в кармане гривны.
К документам на перевозку мертвеца придираться не стали. Один из даишников полез было в салон, но через минуту выскочил, как из камеры окуривания. Едва успел отвернуться, как его вырвало.
— Вы скажите, что вам нужно? — спросил Илья сочувственным тоном. — Может, мы вам поможем.
— Вы в Дибривском лесу останавливались?
— Дремали.
— К вам люди подходили?
— Двое.
— Ну и что они?
— Ничего. Постояли, как и вы, поблевали. Уехали. И что они хотели этим сказать? — Илья передернул плечами. — По нашей догадке, те двое были сильно поддатые.
— Вы их ограбили.
Обвинение Микола выслушал сдержанно; знал, что с милицией, как со своим непосредственным начальником, не пререкаются, иначе изобьют до инвалидности или при обыске в карман подложат пакетик с наркотиком, а это уже уголовная статья, отмоешься только большими деньгами. Коль назвали тебя грабителем, принимай как неумную шутку и улыбайся.
Взорвался напарник.
— Это называется сверхнаглостью, — умиленно глядя на щекастого крепыша-даишника, взмолился Илья. — Пан, чи как вас теперь, товарищ лейтенант, да они же на нас напали, а не мы на них! Они заметили, что с нас нечего взять, не считая мертвяка, дали на дорогу одного «Тараса Григорьевича»… — Да вы его себе возьмите! — сунул даишнику сотню гривен, — мы как-нибудь доедем. Наша хата вот тут, за бугром.
Даишник незаметно сунул денежку в пустую кобуру, улыбчиво шевельнул толстыми губами. Его глаза повеселели, как после принятия наркотика.
— Значит, никого не грабили?
— Вот вам крест святой! — Илья небрежно перекрестился.
И все же водителей уазика продержали до вечера. Несколько раз даишники поднимались в дежурную комнату, куда-то звонили, с кем-то переругивались. Наконец вернули паспорта, водительские удостоверения, документы на провоз через границу покойника.
Микола опасался, что даишники заставят переворачивать труп, а то и растелешить для уверенности, чтоб убедиться, что в трупе, в зашнурованном брюхе, нет никакой контрабанды.
Посмеиваясь, Илья наблюдал, как даишники, а может быть криминальная полиция, обнюхивали машину. Все-таки они что-то искали. Не случайно же то и дело бегали по ступенькам, придерживая массивные животы. По раздраженным лицам было видно, что парни, перевозившие мертвеца, ничего недозволенного не прихватили.
Когда отъехали от поста, Микола спросил:
— Ты чего лыбился?
— Я тобой восхищался: какой ты умный! Ну, взяли бы мы эти вонючие гривны, и нас, как грабителей, за шкирку и в обезьянник. Ты знаешь…
— Знаю, — прервал Илью Микола. — Жадность фраера сгубила. А мы — не жадные.
— Но голодные.
Оба улыбнулись.
13
Ужинали уже на Львовщине. Уазик оставили на площадке, даже не закрыли на замок: воров не опасались, могли унести гроб, но не мертвеца. Моросил дождь, дробью стучал по тесовой крыше деревянной халупы; залетавший в многочисленные щели сырой холодный ветер качал серые, давно не стиранные занавески.
Единственная электрическая лампочка на коротком шнуре оставляла углы халупы темными. Когда-то Соломия хвалилась, что на Подолии каждая придорожная корчма, как у хорошего хозяина светлица, и убранством порадует, и сытным обедом накормит. Хорошую придорожную корчму тут ничего не напоминало.