Предчувствие смуты
Шрифт:
Получив телеграмму, Микола собрался в дорогу, как по тревоге: надел новую полотняную рубаху, вышитую крестиками, чесучовый серый костюм, серые туфли на белой подошве, белый галстук удавкой. «В этом одеянии, Миколка, ты выглядишь парубком», — с восторгом говорила Соломия, когда он впервые пришел к ней на свидание.
И в Воронеж Микола заявился парубком, но встреча с невестой состоялась не сразу. Перед встречей с Миколой Соломию расспрашивали офицеры штаба армии. Капитан «Два нуля», уже зная, что Микола — родной брат Никиты Перевышко, просил Соломию рассказать подробно, какие районы чаще всего посещали подруги и как часто они меняли паспорта, а значит, как часто выезжали за пределы Украины.
— Когда пан Шпехта находил нам работу, — говорила она, ничего не скрывая, — тогда мы и выезжали.
— А как принимали украинских снайперов в Израиле? — последовал неожиданный вопрос. Но он не застал ее врасплох.
— Принимали хорошо, — отвечала она, как на зачете. — Но арабов мы не отстреливали. Хотя пан Шпехта и настаивал. Мы знакомились с работой израильских снайперов. Для общения с ними даже переводчик не требовался. Многие снайперы — выходцы из Советского Союза.
— И вы там ничего не заработали?
— Пан Шпехта обещал оплатить. Но мы заявили: это уже не заработок, а вмешательство в чужие распри.
Капитан не удержался, чтобы не уточнить:
— Кто вас так просветил?
Соломия подняла свои ореховые глаза, посмотрела на капитана: взрослый человек, а задает вопросы, как детям.
— Пан капитан, пораскиньте мозгами: если все будут требовать самостийности, и в первую очередь территорию… А на этой территории проживает несколько народностей. Как тут быть? Национальный вопрос в Палестине давно в крови купается.
— Но решать его когда-то придется?
— Он сам собой разрешится, когда люди перестанут враждовать друг с другом.
— И когда вы пришли к такому выводу?
— Когда меня избил полевой командир Абдурханов. И не только избил…
Капитан сделал предостерегающий жест.
— Вы только об этом Николаю Перевышко…
— Я ему сама все скажу.
— И тем самим нанесете ему душевную рану.
— Пусть лучше от меня услышит, чем от кого-то…
— И то верно. Понимаете, Соломия… — капитан впервые назвал наемницу по имени, чего еще полчаса назад не мог себе позволить. Назвал по имени, но фразу не закончил.
Чем-то она его подкупила. А чем? Даже себе ответить не смог. Эта молодая украинка, взявшая в руки винтовку, чтобы зарабатывать себе на жизнь, лишая жизни других, даже не представляла, через какие муки ей самой предстоит пройти.
Никогда не занимаясь политикой, она стала политиком. Ее друзья и знакомые были убеждены, что Соломия — непримиримая националистка. Пан Шпехта пророчил ей блестящее будущее в лоне католической церкви — ведь мать была убежденной католичкой. Это мать твердила ей с детства: превыше всего Иисус Христос и Его Мать — Мария. «Врагов католической церкви, — напоминала она, — убивать не грех, это — служение Богу».
И Соломия убивала, как велел ей пан Шпехта. Не больно задумываясь, кто он, Шпехта, на самом деле. К нему привела ее Ядвига Корниловская. Многое о нем подружка умолчала. Не сразу, не вдруг Соломия дошла своим умом: да это же страшный человек! У него нет ничего святого. Он всем улыбается и всех ненавидит. Это уже особенность его национального характера.
Раньше Соломия считала, что Варнава Генрихович Шпехта — ясновельможный пан голубых кровей. Если его послушать, сразу не поймешь, какой народ он представляет. Себя называет украинцем, а тех же украинцев презирает. И, слушая Шпехту, уже не сомневаешься, что это нацист германского пошиба! Он искренне скорбит, что немецкие ученые не успели собрать атомную бомбу и сбросить на русских.
Не кто иной, как Зенон Мартынович Гуменюк, поверг Соломию в шок: по его убеждению, пан Шпехта, оказывается, — еврей с примесью арабской крови, и родина его — Тунис, земля древнего Карфагена. Поэтому смуглость кожи вполне объяснима.
— Это нас, украинцев, можно безошибочно узнать по внешнему виду, где бы мы ни очутились, — говорил Гуменюк, как делал открытие. — А вот евреи принимают окрас того народа, среди которого проживают. Даже, если нужно, меняют и цвет кожи.
— А если живут среди китайцев?
— Не отличишь от китайца. Есть там еврейская диаспора. Ей около тысячи лет. Если не знаешь — не угадаешь, кто перед тобой: иудей или китаец.
Зенон Мартынович показал свидетельство, выданное одесским раввинатом.
— Одессит из Карфагена? — изумилась Соломия. — А ведь он собирался на польке жениться, клялся, что он чистокровный поляк.
Услышав такое от Ядвиги, Зенон Мартынович заметил:
— Чистокровными бывают разве что лошади. Люди мешают свою кровь, не задумываясь, сколько и какой. Кстати, в Одессе, где-то на Пересыпи, у пана Шпехты есть жена, мадьярка. В годы немецкой оккупации прятала его в катакомбах.
— А разве жена у него не полька?
— Вполне возможно, что была и полька, — согласился Гуменюк. — У библейского царя Соломона было три тысячи жен и столько же наложниц. Так что удивляться не приходится…
Этот разговор состоялся накануне отъезда Соломии в Грецию, когда она по воле Шпехты сначала оказалась в Грузии, а затем — в Чечне. Тогда Варнава Генрихович на полгода отдал ее террористу Умарову, а тот перепродал ее Абдурханову…
12
Из четвертой палаты вышли трое: в белом халате — Тамара и в светло-голубых, какие теперь выдают посетителям, — Никита и капитан-контрразведчик.
В вечернее время коридор опустел. После ужина выздоравливающие выходили перед сном на прогулку.
— Что-то я не вижу вашего брата, — обратился капитан к прапорщику Перевышке.
— Он в кабинете у дежурного врача.
— Тогда приглашайте его. Оставим их одних. Пусть наговорятся без нас.
— А мы, — сказала Тамара, почему-то заметно волнуясь, — устроим чаепитие. Я торт принесла.