Предел бесконечности (сборник)
Шрифт:
Похоже, Тома права: ее цветок завял, — с сожалением подумал Глеб.
— Нет. Тамара не индивид, — спокойно ответил он и хотел добавить «и я не индивид», но смолчал.
— Глеб, посмотри-ка, у тебя кровь, — Анна осознала свое открытие и ахнула.
— Глеб, это же кровь!
— Я им надавал тумаков, но и мне попало, — он виновато повел плечами. — Подожди меня недолго. Мне надо в себя прийти.
Он ушел на кухню. Профессиональная привычка всюду совать нос Анну не покидала никогда, и на этот раз она не устояла перед соблазном.
Глеб сидел за столом перед чашкой пахнущего
Комнатенку освещала одинокая лампа без абажура. Диван, тумбочка, шкаф без дверцы, два матраца в углу, на которых устроилась, обняв колени, молчаливая Тамара. Анне стало казаться, что она попала в какой-то старинный кинофильм с этикеткой «кино не для всех». Она смотрела на Глеба, слушала его рассказ, и временами проваливалась в мистическое забытье, где реальность граничила с выдумкой, как в ее статьях. В один из таких моментов Глеб прервался на полуслове и спросил:
— Тебе трудно мне верить?
— Нет! Что ты! Нет, — Анна встрепенулась. Запоздалый страх — как он прочел ее мысли — окатил холодной струей.
— Я не соответствую твоему представлению об индивидах, да? — Глеб с тоской смотрел на ту, которую помнил безмятежной непосредственной девчоночкой в отцовском доме.
— Ну,… пожалуй, не совсем соответствуешь. Я знаю, ты всегда как-то отличался от других. Антон говорил, что у тебя огромный потенциал. Он предлагал отцу оставить тебя в лаборатории, но папа почему-то не согласился. Наверное, это к лучшему.
— Да. У Жулавского я бы никогда не стал тем, кто я есть.
— И кто ты теперь?
Глеб почувствовал дурноту. Еще одна глупейшая ситуация, в которой он был бессилен что-либо поменять.
— Человек, — просто ответил он и поспешил отвести внимание журналистки от своей персоны. — Ты писала про Лизу в статье. Там всё правда?
Анна, как положено, обиделась.
— Конечно! Какой разговор!
— Значит, Лиза тоже сумела развить себя настолько, что организм перестроился в естественную для земли форму. Они убили человека. Живого, юного человека!.. Мне страшно смотреть, что творится с людьми. Общество без души и сердца, голые слепые законы, дурацкие предубеждения. Стоит только человеку окунуться в этот котел, он начинает терять все хорошее и уникальное, что было у него в детстве. Рассудок и правила становятся главным критерием общественного существования. И я уже не знаю, существует ли альтернатива.
В его словах не звучало ни тени упрека, но Анна ощутила легкий укол совести. Получалось, что сказанное относится и к ней.
— В истории с индивидами, — продолжал Глеб, — мне до сих пор не понятно, почему тогда не пришли за мной? На случайную ошибку это не похоже, и… Что это?
Анна медленно опустила на его колени компьютерный диск.
— Твое досье, — она откинулась на спинку дивана, — все эти годы я таскала его с собой вместо талисмана. А так как Антон успел уничтожить все копии, перед тобой — единственный экземпляр. Делай с ним, что хочешь.
Глеб провел ладонью по лицу. Ощущение было такое, будто он только что пересек пропасть и, наконец, разглядел тонюсенький мост, по которому прошел.
— Ты мне жизнь спасла.
Она неопределенно развела руками.
— Ну, ты мне тоже, — и уперлась взглядом в окно.
Еще утром Анна не рассталась бы с носителем уникальных данных ни за что на свете. И вдруг журналистская жила обвисла. Внятный хруст уничтоженного сокровища не вызвал ни сожаления, ни отчаяния, ни тоски. Она смотрела на себя будто со стороны и могла лишь удивляться происходящему. Причина сего пряталась рядом: то ли за углом улицы, где затормозила машина похитителей, то ли за дверью этой комнаты, где она узнала лицо своего спасителя, то ли здесь, в эти минуты, пока в мозг укладывался ровный лаконичный рассказ человека о пережитом.
— Ума не приложу, кто хотел меня похитить, — Анна услышала свой голос, существовавший сейчас отдельно от мыслей.
— Тебе не угрожали? Письма? Звонки? — насторожился Глеб.
— Нет… Я вообще ничего не понимаю.
— Тебе нужно затаиться. Утром позвони своему шефу, возьми отпуск. И мы попробуем разобраться, что к чему.
— Мы? — она рассеянно подняла голову и тут очнулась.
Глеб удивленно посмотрел на девушку.
— Ты отказываешься от моей помощи?
— Нет. Но… Глеб, ты и так сегодня из-за меня ввязался в драку!
— Я не знал, что ты — это ты.
— А если бы знал? — осторожно уточнила Анна.
— Я бы попробовал вытрясти из этих троих кое-какие сведения. По крайней мере, выяснил бы, на кого они работают.
— Глеб… — она разглядывала друга детства как восьмое чудо света, — где ты набрался рыцарского духа? Неужели в своей деревне?
Он не понял, шутит Анна или нет. Она продолжала:
— Зачем тебе это? Тебе невыгодно влезать в мою историю! Да это просто опасно. Живи, как живешь! Клянусь, я не напишу про тебя ни строчки! Ни одна живая душа не узнает, что ты существуешь.
Она говорила искренне, но невидимая мерзлая поземка вилась между слов, прикрывая нечаянные прогалины в душе.
Глеб поднялся.
— Ты устала. Мы все устали. Давай спать, а утром спланируем следующие шаги, — он подошел к шкафу и достал подушку и одеяло. — Ложись здесь, на диване.
— Глеб… — Анна догадалась, что чем-то обидела товарища, но не могла взять в толк — чем именно.
— Я хочу найти свои корни, Анна. История Жулавского — это и моя история. Я должен многое понять, чтобы идти дальше по жизни. Иначе я проживу жизнь впустую.
Глава 12. Равновесие
Анну разбудил солнечный свет. За окном, наскоро завешенным старыми газетами, виднелось чистое голубое небо. Девушка потянулась и поморщилась: затекло плечо. Диван с торчащими под обивкой пружинами не располагал к комфортному созерцанию снов.
Глеб спал ничком на полу, голова его свесилась с матраса, одеяло сползло, обнажив загорелый мускулистый торс и внушительные кровоподтеки на боку. Анна не рискнула приблизиться к товарищу, будучи уверена, что в таком случае он моментально проснется.