Предел терпения
Шрифт:
– Пожалуй хватит, - прервался я.
– А теперь поведай мне, друг ситный, откуда ты этот бред раскопал? Кто этот заумный психолог, поставивший очень уж интересный диагноз? И кто рассказал тебе о якобы неуравновешенности и депрессии моей жены? Ну, отвечай!
Журналист мычал, брызгая слюной, отвисшие, словно у бульдога, щеки тряслись, грозя оторваться под собственным весом. Не дождавшись ответа, я встал и, приблизившись, отвесил смачную пощёчину.
– Никто, никто и ничего мне не рассказывал, - размазывая слёзы по лицу, прошептал он.
– Я все выдумал: и про её состояние, и про диагноз, которого, скорее всего не существует,
Ах ты, сука! Нормальные? Ты, мразь, за это ответишь! Но не сейчас, чуть позже.
– Бери ноутбук!
– Зачем?
– Бери я сказал! Будешь записывать то, что сейчас расскажу. Готов? Тогда начнём.
Жила-была на свете девушка Жанна...
Закончив, я ещё несколько минут молчал, приходя в себя - воспоминания, в которые мне пришлось окунуться, напитали боль новой силой. В груди разгорелось утихшее было пламя, сердце сжало тисками. Бездна вновь начала поглощать меня, затягивая все глубже и глубже во тьму, среди которой есть место страданиям и ничему больше. И внезапно меня охватил страх, нет, всепожирающий ужас, что я обречён до бесконечности оставаться в ней, в этой самой безбрежной бездне. Обречён барахтаться в тщетных попытках выплыть хоть куда-нибудь.
А так ли она страшна? Человечество испокон веков страшилось того, что непонятно, не изведано до конца. Может эта бездна оказаться не юдолью безнадёжности? Почему бы и нет.
– Ты закончил?
– спросил я журналиста и, дождавшись утвердительного ответа, продолжил.
– Отправляй на "мыло" главному редактору. Сделал? Хорошо, а теперь подиктуй мне его номер телефона. Жажду с ним пообщаться.
Записав, я достал из принесённого с собой пакета скотч и намертво примотал его ладони к деревянным подлокотникам, ноги к ножкам, напоследок заклеил рот. Писака смотрел на меня расширившимися от ужаса глазами - что ж, он понял, что одними разговорами дело не ограничится.
– Ты сам выбрал свою судьбу, - сказал я, с брезгливостью смотря на трясущееся тело.
– Ты знал, кто я, знал, из-за чего разгорелась эта война и всё равно рискнул унизить человека, которого никому не позволено трогать. Да, ты рискнул и проиграл. Пришло время платить по счетам.
– Идя сюда, я думал, как с тобой поступить, - продолжил я.
– Пока по дороге мне не встретился магазин кухонных принадлежностей. В нём я приобрёл вот это.
Я достал из пакета молоток для отбивания мяса и продемонстрировал посеревшему журналисту. Жестоко, даже чрезмерно, но я должен это сделать - научить одного, чтобы остальным даже в голову не пришло повторить его трюк.
– Насколько я мог заметить, ты печатаешь всеми десятью пальцами. Придётся с ними расстаться.
С этими словами я поднял молоток и что было силы отпустил его на указательный палец левой руки. Ноготь сорвало, брызнула кровь. Даже сквозь закрывающий рот скотч был слышен стон. Больно тебе? Ничего, мне было ещё больнее, когда я прочитал твою писанину. Ещё один удар, на этот раз по среднему. Писака потерял сознание. Ничего страшного, время терпит. Подожду.
Это продолжалось несколько часов. Я методично дробил палец за пальцем, журналист периодически терял сознание. Когда, наконец, закончил, за окном уже стемнело. Что поделаешь, поздняя осень, ночь приходит рано. Бросив прощальный взгляд на безвольно распластавшуюся в кресле тушу и направился к выходу. Уже на пороге меня привлёк раздавшиеся за спиной душераздирающие крики и шипение. Обернувшись, я увидел как кошки, бросаясь друг на друга, слизывают капающую на пол кровь хозяина. Я же говорил - твари!
На улице я достал из кармана одноразовый телефон и набрал номер главного редактора.
– Алло?
– Ты получил статью?
– без предисловий спросил я.
– Кто говорит?
– Пьеро. Повторяю вопрос, ты получил статью?
– Да. А откуда вам про неё стало известно?
– Чтобы она была напечатана в завтрашнем номере, понял?!
– игнорируя вопрос, прорычал я.
– И не дай тебе бог поменять в ней хоть одно слово - я приду за тобой. А чем заканчиваются мои визиты, можешь поинтересоваться у своего писаки. Когда, и если, он придёт в себя, - закончил я и нажал на сброс.
Дождёмся завтрашней газеты, а там посмотрим, насколько я действительно внушаю ужас. Надеюсь, что именно настолько, насколько думаю. И, насвистывая весёлый мотивчик, направился прочь. Думаю, Жанка и Пашка, затарившись покупками, уже давно ждут меня.
Глава двенадцатая.
– И что ты там натворил?
– голос Яра звучал спокойно, но вот в глазах плескалось бешенство.
– Наказал ублюдка!
– ответил я.
– Или ты считаешь, что мне стоило всё спустить на тормозах? Дать козлу возможность поливать грязью ту, которая...
Закончить фразу не смог - спазм сжал горло тисками. Ненавижу! Я вновь ненавижу. Если прекращал когда-нибудь. В чём начинаю сомневаться. Злоба не уходила никуда: она лишь затаилась на время, вырвавшись наружу при первой возможности. И так, наверно, будет всегда. Ненависть останется со мной, укрывшись где-то глубоко внутри, и периодически будет напоминать о себе приступами неконтролируемой жестокости. Почти так же, как в случае с журналистом. Почти, но не совсем. С писакой я поступил правильно, даже несмотря на жестокость. И сколько бы Ярослав не сверкал глазами, моё мнение останется неизменным.
– Ты считаешь это наказанием?
– Корнет рявкнул так, что над опушкой с противными криками поднялось чернильно-чёрное вороньё.
– Это поступок маньяка, которому нет оправдания! Господи, если бы я только знал, что ты затеял...
– Что бы ты сделал? Остановил меня? Интересно, как?
– Поверь, нашлись бы способы.
Способы? Вот оно, значит, как? Мне теперь что, без разрешения и воздух испортить нельзя? Значит я теперь подневольный? Дыши так, ходи этак? Не слишком ли многого от меня требуют?
Яр по-прежнему смотрел на меня с негодованием, я ответил ему непокорностью. Игра в гляделки продолжалась ещё некоторое время и, зная взрывной характер моего друга, было невозможно предугадать, к чему бы она привела, если бы не Жанка. Появившись на крыльце, она бросила на нас обеспокоенный взгляд и с дрожью в голосе произнесла:
– Андрюша, зайди, пожалуйста. Нам нужно поговорить.
Бросив нечто вроде: "Продолжим позже", я развернулся на каблуках и вошёл в дом. Девушка сидела на кровати, голова её была низко опущена, плечи слегка подрагивали. Плачет. Вновь. Неужели я опять стал причиной? Ну откуда во мне эта тяга: причинять боль близким людям? Откуда? Может я проклят и окружающие меня обречены страдать, пока я рядом?