Предки богов. Затерянная цивилизация Лемурии

Бегство немногих выживших после гибели их прародины в Тихом океане. Эта фреска, созданная по мотивам индийского эпоса «Рамаяна», находится в храмовом комплексе Ват Пра Кео в Бангкоке (Таиланд)

Угрожающий силуэт незнакомца внезапно вырос из темноты. У меня невольно сжались кулаки — похоже, придется защищаться, но двое его сообщников уже навалились на меня сзади, с обеих сторон. Кто-то мощно сдавил шею, через несколько мгновений, задыхаясь, я рухнул на мостовую.

Прошло довольно много времени, прежде чем сознание постепенно вернулось в мой мозг, истощенный от нехватки кислорода. Рядом в ночи никого. Нападение казалось далеким, смутным, нереальным, мне было хорошо безмятежно глядеть в ночное небо, где переливалось сияющее ожерелье, которое мы называем Млечным Путем. Хотелось еще немного поваляться на спине, наслаждаясь простором, как в дальних прериях моего детства, проведенного в Иллинойсе. На самом деле я лежал на замощенной булыжником боковой улочке Куско, древней столицы Перу. Похожая на узкий коридор, она соединяла католический собор, построенный после конкисты, со знаменитым инкским храмом Кориканча, также известным как «Золотая Ограда». Нападение, каким бы оно ни было, произошло между двумя мирами. Куско называли «Пупом Земли», священным центром вечного возрождения.

Поднявшись на нетвердых ногах, я с благодарностью подумал о том, что уберегся от кинжалов грабителей в этой части света, где кража во всех ее проявлениях была чем-то вроде народной забавы. В горле першило, глотать было больно. Как и следовало ожидать, исчезли все деньги и документы, дорожные чеки, кредитная карточка, паспорт. Средств к существованию не стало в очень странном месте, это не могло не вызывать тревогу.

Сам того не желая, еще не оправившись от недавней стычки, вспомнил об инкском императоре Атауальпе, задушенном испанцами пятьсот лет назад. Мне не дано было знать, что такое погибнуть; возможно, это не так уж плохо. Только жизнь приносит мучения. Когда испытываешь боль, понимаешь, что живешь. Ощущалось некоторое родство с замученным Атауальпой.

Несмотря на это злоключение, я продолжил путь через Анды под тряску железнодорожных составов, направляясь к небесному городу инков. И увидел около полуночи, один среди окружающих горных вершин, как пелена тумана медленно разошлась в стороны, словно призрачный занавес, открыв Мачу-Пикчу, мерцающий в молочном лунном свете. После Мачу-Пикчу мне довелось посетить самое высокогорное в мире озеро Титикака, изучить руины Тиауанако, загадочной столицы давно исчезнувшей империи, в лимском музее Геррера видеть мумии доинкского периода со светлыми, рыжими волосами — останки людей, явно не принадлежавших к индейской крови, в давние времена правивших на побережье Тихого океана. Через несколько дней, сидя в кабине арендованного самолета, на высоте 3000 футов я снимал на камеру поразительное собрание гигантских рисунков с изображениями птиц, животных, геометрических узоров и прямых линий, тянущихся на десятки миль. Для этой потрясающей

Позднее, уже на родной земле Иллинойса, мне никак не удавалось избавиться от образов и эмоций, накопившихся за двухмесячное путешествие по загадочным местам доколумбовой Южной Америки. В честь моего возвращения (если не в честь того, что вернулся живым) друзья повели меня в наш любимый ресторан в чикагском Чайнатауне на южной окраине города. Впрочем, субботний ужин включал не только хорошую трапезу. В программе развлечений значилось выступление фольклорной танцевальной группы из Гонконга. Это было нечто вроде «живых картин», пантомима, посвященная некоторым моментам истории Китая.

На ломаном, но разборчивом английском нам объявили по громкоговорителю, что сначала будет показан старейший китайский танец в исполнении девушки, облаченной в наряд, якобы известный со времен легендарной династии Хуанди, правившей в Китае более 4000 лет назад. Студенческий оркестр выводил заунывную мелодию.

Но меня поразил вид миниатюрной танцовщицы, я не верил своим глазам. Она была в костюме, почти таком, какие надевают индейские девушки племени аймара, исполняя сохранившиеся с незапамятных времен перуанские танцы в высокогорных Андах, откуда я только что вернулся.

Сходство было поразительным, неопровержимым. Без сомнения, кто-то из Китая давным-давно пересек грозный, огромный океан и оставил неизгладимый след в обычаях коренных жителей Южной Америки на заре их далекого прошлого. Китайцы в течение многих столетий были искусными мореплавателями, а перуанские рыбаки старались не упускать землю из виду, выходя в море. То есть культурное влияние должно было прийти с Востока. Однако цивилизация Анд совсем не похожа на китайскую. Они не имеют практически ничего общего, если не считать весьма схожих нарядов танцовщиц с разных краев света.

Несколько месяцев спустя меня пригласили репортером в Asian Pages, газету, издаваемую в Сент-Поле для азиатской общины в Миннесоте. Среди прочего, пришлось побывать в местном культурном центре на праздновании камбоджийского Нового года. Поскольку я бывал в Юго-Восточной Азии, знал об изысканном синтезе музыкальных и танцевальных тем, представленном в искусстве Индии, Таиланда, Вьетнама, Камбоджи, Бирмы и Лаоса. Но один из номеров, предположительно, из провинции, славившейся сохранением древних культурных традиций, не был похож ни на что из того, с чем я встречался во время путешествий по Азии.

Танец решительно не был камбоджийским. На некоторых танцовщиках и танцовщицах были не обычные богато расшитые костюмы, а набедренные повязки и саронги. У женщин в волосах — большие зеленые листья, у мужчин обнажена грудь. Они монотонно напевали под ритмичное постукивание половинками скорлупок кокосовых орехов, сопровождая выступление плавными, изящными жестами. Это было «самое полинезийское» представление, которое я когда-либо видел за пределами Гонолулу.

Могли ли древние камбоджийцы отправиться в плавание за тысячи миль по Тихому океану и научить островитян своему танцу? Или полинезийцы каким-то образом перенесли часть своих ритуалов в Камбоджу? Оба предположения казались нелепыми, необоснованными. Тем не менее «камбоджийский» новогодний танец зеркально отражал нечто более известное на Гавайях. Могли ли эти черты сходства, независимо от их количества, быть случайными? И если нет, что это могло означать? Я вспомнил юную китайскую танцовщицу, выступавшую в перуанском наряде. Может быть, дело не в путешествиях древних китайцев в Южную Америку и камбоджийцев на острова Тихого океана, а в воздействии влияния некоего внешнего источника на все эти народы?