Предложение
Шрифт:
— Ты ведь знаешь, как говорят, никогда не поздно, — говорю я ему.
— Иногда я тоже так думаю, — говорит он. — Знаешь, пару лет назад у меня была отличная идея о сайте состоящей только из фотографий. Фотографий меня. Ну знаешь, после плавания, на пляже, как я снимаю рубашку. Я назвал его InstaБрэм.
Я внимательно слежу за ним и понимаю, что он должно быть шутит.
— InstaБрэм?
Но выражение его лица чертовски серьезное.
— Отличное название, правда? — И тут у него появляется эта огромная, самодовольная ухмылка. — Эй, я же должен иногда давать выход своему эго.
Я
— Ты худший.
— Я лучший. — Он стучит по дивану. — Этот диван сам себя не соберет.
Мы возвращаемся к работе над этим маленьким дерьмовым диваном, и когда мы практически закончили, он правда выглядит так словно это самое дешевое дерьмо которое я могла купить. Я начинаю подумывать о том, что выбросить его и оставить свой рваный, но надежный старый диван.
— Здесь мне будет нужна твоя помощь, — говорит Брэм приглушенным голосом. Он внутри большого куска ткани, который надо надеть на каркас, она покрывает его с головы до талии, словно призрака. — Это нужно пристегнуть к белым матрасам, которые где-то там.
Я наклоняюсь к матрасу, который оказался у меня за спиной, пока не оказываюсь под чехлом вместе с Брэмом. Мы словно в маленькой палатке, там едва хватает места для нас обоих. Наши лица купаются в желтом цвете.
— Вот, — говорю я, подняв край матраса с бегунком. Я осознаю, насколько близка к нему, пытаюсь сдержать дыхание, мой голос словно шепот. Под навесом становится жарко и все, что я могу чувствовать, это запах его прекрасной кожи.
Дерьмо, дерьмо, дерьмо, думаю я. Надо выбираться из этой ситуации.
Но я этого не делаю. Он тянет половинку молнию вниз, а я держу матрас повыше, и мы пытаемся вставить молнию в бегунок. Он сосредоточенно морщит лоб, а я стараюсь держать все правильно, и такое чувство, что ни один из нас не дышит.
Тут молния поддается, скользит, и матрас прикреплен к чехлу. Думаю, мы оба вздыхаем с облегчением, затем он ныряет под вкладыш, подняв его и мы все еще под тентом из ткани, но уже прижаты друг к другу
Он улыбается. Я улыбаюсь.
В его глазах мелькает вспышка опасности.
Может это и похоть.
Но для меня это тоже опасность.
Прекрасная, изысканная опасность.
Хотя бы раз я готова к этому.
Но прежде чем эта мысль даже формируется у меня в голове, его опьяненные желанием глаза загораются, он притягивает мое лицо одной рукой, а второй скользит мне в волосы и целует меня.
Целует меня.
Целует меня.
Я думала, что была готова к этому, но нет.
Его поцелуй.
Он больше, чем я помню. Намного больше, и это сбивает меня с ног. Его ненасытный язык с жадностью толкается мне в рот, его губы обезумевшие и нуждающиеся. Этот влажный и страстный поцелуй заставляет жажду внутри меня пульсировать снова и снова. Его рука в моей голове хватает мои волосы так, будто он держится за свою жизнь, каждое движение посылает искры к моим нервам. Каждая клеточка моего тела чувствует себя живой, упиваясь всем этим – впитывая, отчаянно желая больше его прикосновений, больше его, больше всего.
Лишь на секунду он на полдюйма отодвигается, достаточно времени, чтобы испустить стон пока другая рука удерживает мое лицо. Его веки полуприкрыты, взгляд опьянен, он смотрит мне в глаза, затем на губы, будто я своего рода видение.
Я хватаю его за воротник рубашки и набрасываюсь на его губы. Нужда во мне сильнее и сильнее. Мне не терпится обернуть ноги вокруг него, почувствовать каждый его дюйм, узнать насколько сильно он меня хочет. Я, кажется, хнычу. И задыхаюсь. Целую его с таким же энтузиазмом, как и он меня. Его рот так настойчив, будто хочет поглотить меня целиком. Я бы не возражала, если бы он оказался где-то еще.
Будто читая мои мысли, он хватает меня за талию и быстро опускает вниз на пол, вкладыш оказывается у меня под плечами. Нам повезло, что на нашем пути не оказалась рама от дивана или кофейный столик. Хотя не уверена, имело б ли это какое-то значение. К черту всю эту мебель.
Нетерпеливо и немного грубо он тянет тунику вверх так, что моя грудь оказывается на виду, затем тянет лифчик вниз, пока мои соски не выпрыгивают наружу.
— Я знал, что ты чертовски совершенна, — тяжело дыша, говорит он. От этих слов мои соски становятся еще чувствительней, и из моего рта вылетает низкий стон. — О, солнышко, если ты продолжишь издавать подобные звуки, боюсь я кончу до того, как окажусь внутри тебя.
Верхние половины наших тел по-прежнему под тканью. Он проходится горячим, широким языком по моему животу и прокладывает дорожку вверх к соску. Он кружит вокруг него, а затем щелкает языком. Я снова стону, не в силах сдержаться, мои руки хватают его мягкие, густые волосы, словно спасательный круг.
— Это как лизать гребаный леденец, — между стонами говорит он, и я смотрю вниз. Моя грудь влажная и припухшая от его языка, она светится желтым из-за ткани, под которой мы лежим.
Он расстегивает мои джинсы и скользит пальцами вниз к трусикам. Мне хочется раздвинуть ноги, дать ему лучший доступ, но он тянет джинсы вниз, и я не могу развести бедра. Его палец толкается в щель, и от наплыва чувств я закрываю глаза, подчиняясь им.
Когда он обнаруживает, насколько я мокрая, я почти смущаюсь от того, в каком отчаянии прибывает мое тело.
— Ты вся течешь, — говорит он тихим голосом, который проникает в меня на первобытном, животном уровне. — О черт, детка, ты не имеешь ни малейшего понятия о том, насколько сильно мне прямо сейчас нужно оказаться внутри твоей тугой, розовой, маленькой дырочки. — С эти словами два пальца скользят в меня, и я задыхаюсь, автоматически сжимаясь вокруг них.
— Боже, а ты жадная, да? — шепчет он. — Абсолютно неудовлетворенная, и я собираюсь изменить это.
О Боже. Пожалуйста, сделай это.
Он прикусывает мою грудь, все глубже погружая пальцы, моя спина выгибается, желая больше, жестче, дольше, глубже. Я хочу быть раздетой, раздетой до мозга костей, хочу, чтоб он взял меня полностью, настолько мощно, чтоб мне никогда не нужно было ничего больше.
— Мамочка?
Ах, гребаное дерьмо!
— Черт, — тихо вскрикиваю я, Брэм сразу же убирает руку, подтягивая мои джинсы. Мы обмениваемся диким, застенчивым взглядом, а затем, как только моя туника оказывается внизу, он поднимает ткань вверх и держит над нами.