Предновогодье. Внутренние связи
Шрифт:
Отняв от уха телефон, я посмотрела на аппарат, будто Мелёшин самолично сидел внутри, хотя он находился, черт знает, где. Каков наглец! Отчеты ему подавай! Удаленность от дрессировщика придала мне смелости.
— Письменно или устно? — поинтересовалась с ехидством. Подколку не поняли.
— Как скажу. Можешь начинать прямо сейчас, — приказал Мелёшин. — Внимательно слушаю.
А я проглотила язык. Что рассказать? Что прикрыла его фамилией другого человека, виновного с точки зрения закона и невиновного с точки зрения совести? Может, Мэл этого и добивается?
В общем, накручивала одну напасть хуже другой, забыв, что Мелёшин ждет. В трубке кашлянули.
— Так ведь день еще не кончился, — ляпнула я. Аффа хихикнула и прикрыла ладонью рот.
— Не страшно, — ответил Мэл подозрительно спокойно. — Я жду, и мое терпение на исходе.
— Ну… ходила гулять…
— Дальше.
— Нагулялась и пришла в общагу.
— Дальше.
— Прилегла на кровать.
На том конце воцарилась тишина.
— Дальше, — повелел Мелёшин.
— Куда уж дальше? — взорвалась я. — Лежу, пятки задрала, чтобы ножки отдохнули.
Он помолчал.
— Все?
Морозь, морозь меня, не жалко.
— А что еще? Зубы почищу, уши-ноги помою и бухнусь спать. Утомил ты меня, Мелёшин. Хотела чаю попить, да, думаю, в рот не полезет.
Показалось, будто на другом конце коротко хмыкнули.
— Предупреждаю, Папена. Если врешь, тебе не поздоровится.
Я сглотнула, наверное, громко, и Мелёшин услышал, потому что снова хмыкнул.
— Итак. Не хочешь ничего добавить? — продолжал леденить меня голосом.
Я раздумывала, что ответить.
— Нет.
— И как, хорошо погулялось? — полюбопытствовал Мэл.
Он знает о случившемся в кафе! Что же делать, что говорить? Отпираться или признать вину?
— Не хуже, чем тебе со своей танцоршей, — выпалила я и закусила палец. Язык мой — враг мой.
В трубке повисло молчание.
— Ладно. За вранье получишь, — предупредил Мелёшин и отключился. Я отдала телефон Аффе.
— Ну, как? — поинтересовалась она восторженно.
— Как-как? Фигово, — встала я с кровати и поковыляла в душ.
Лежа в постели и любуясь на корявые ветви настенного дерева, я раздумывала о событиях сегодняшнего вечера.
Во-первых, наконец-то нашелся положительный момент в настойчивости, с коей отец таскал меня по висорическим институтам. Конечно, он преследовал иные цели, нежели заботу об убогой, обделенной способностями дочери, но несомненно одно — я законно носила браслет на плече, не беспокоясь за сохранность своих тайн.
Во-вторых, теперь я на крючке у первого отдела. Во всяком случае, некоторое время за мной будут наблюдать и присматривать. В интернате об этом рассказывали ребята, знавшие больше меня и нюхнувшие реальной жизни. Так что нужно соблюдать осторожность и не лезть на рожон.
В-третьих, оказывается, я не знаю имени Мелёшина. Спроси тот мужик в тулупе, как зовут парня, сидевшего рядом со мной в кафе, нас бы тут же спалили.
И, в-четвертых, я поняла, что становлюсь матерой уголовницей.
Это
Утром, ознаменовавшим начало недели, Аффа умудрилась проснуться раньше меня, и теперь подпрыгивала от нетерпения, поторапливая. Ради любви пойдешь на любые жертвы, — позавидовала я, и, собравшись, мы потопали в институт, стараясь попасть в след по редким ямкам, оставленным кем-то до нас. Для пущей уверенности я подсвечивала фонариком. Снега за ночь выпало видимо-невидимо, и непонятно, шли мы по дорожке или мимо нее.
Увы, горнисты перестали питаться. Желтокостюмные красавчики в столовой не засветились, зато в центре зала, полыхая шевелюрой, Алесс насыщал растущий организм калориями. Соседка надулась.
— Наверное, ты перепутала какого-нибудь студента с горнистом.
И как я ни разубеждала девушку, та расстроилась и ушла, не став завтракать. А как она хотела? Своего принца на блюдечке с голубой каемочкой? Нет, любовь — штука трудная. Может быть, придется полгода бегать каждое утро в столовую, а то и дольше. Вдруг вообще оказалось чудом, что я встретила в столовой златокудрого горниста?
Зато мой волчий аппетит не сумели перебить чужие сердечные страдания, и я наелась от пуза, вдобавок прихватив три коржика. Унесу в общагу, и никакие свирепо храпящие псы не остановят меня.
Первой в расписании стояла лекция по математическому моделированию процессов. Вкратце это прогрессивное направление висорики переводило различные вис-возмущения на язык логарифмов, интегралов, дифуров и прочей математической заумнистики, вызывающей у меня неудержимую зевоту. Зато Петя должен был плавать в этом предмете как рыбка в воде. Я же, не в пример ему, падала тяжелым камнем на дно. При мысли о Рябушкине в душе потеплело.
Однако предстояло немаловажное дело — высидеть лекцию под дулом хмурого взгляда Мелёшина. Едва я устроилась на новом месте, с грустью посмотрев на стол, к которому успела привыкнуть, как нарисовался дрессировщик и уселся позади меня.
Пересадка под крылышко к Мэлу не прошла незамеченной, и по заполняющейся аудитории прошла волна повышенного любопытства и обсуждений. В крайнем ряду у стены, в окружении приближенных подружек сидела Эльза. Девчоночья компания посматривала на меня и переговаривалась. Подружка Мэла взглянула в мою сторону и отвернулась, демонстративно задрав нос.
Поначалу занятие потекло по стандартному пути. Я пыталась скрыть зевоту и удержаться от того, чтобы не вставить спички в глаза. Однако постепенно начала испытывать дискомфорт, и касался он спины. Такое впечатление, что ее намазали кремом с разогревающим эффектом. Я уж и к спинке скамьи прислонялась, и елозила — ничего не помогало. Жгло так, будто сзади свечку держали.
Точно! — озарило меня. — Сзади сидит Мелёшин!
Стоило подумать об этом, как по спине забралась кошка с острыми когтями, а медленно съехала, оставляя глубокие царапины. И так несколько раз подряд — вверх-вниз! Я аж спину выгнула от нестерпимой боли.