Предрассветные боги
Шрифт:
— Десять десятков. — Загнул Ирбис последний палец, приближаясь к хвосту строя. — Многовато.
— Ты что, на зиму их собрался забивать? — усмехнулся Драговит. — Мыслишь, где корчагами разжиться?
— Для битвы много, — не услыхал его шутки охотник.
— Вот и не станем лезть в драку.
— Почему? — вцепился в него взглядом Ирбис. — Почему не хочешь их бить?
— А куда мы с тобой за аясом бегать станем, коли их перебьем? Без них простой люд загинет. А с ним и мастерство их. Кто в соседях-то останется? Кочевники с их дрынами заточенными? Иль ты сам задумал тут поселиться?
— Не, — мотнул башкой Ирбис. — Тут погано. У нас в горах краше.
— Вот и я говорю: на кой нам с тобой эта сушь да
— Это да, — вздохнул Ирбис, но не позабыл сорвать обещание: — Будем сюда набеги творить?
— А то, — хищно ухмыльнулся Драговит.
— Я в твой народ хочу…
Стронувшиеся сакха оборвали их беседу. Строй потек мимо, набирая ходу. Перунка вытянул руки к седлу, и Драговит вознес его вверх. Усадил, отер взмокшее от трудов личико, дал напиться.
— Куда они? — почесал в затылке Ирбис.
— За нами погнались, — устало порадовал бог. — Дальше на полдень.
— И долго гнаться станут?
— Дня три-четыре, покуда мы с вами на полночь возвращаться станем. Нам хватит? — вскинул Перунка лицо к Драговиту. — Коли морок еще длить, так любая нелепость его скинуть может.
— Уложимся, — пообещал тот, понукая задремавшего Гордеца. — Давай, родной. Трогай. Чуток осталось маяться. Обоз догоним, — приговаривал он, — там и напьешься. А то, может, и к речке свернем, скупнемся.
Понятно, что по потемкам к реке свернуть пришлось — кони-то не каменные. Им по таким трудам не только напиться, но и ополоснуться не мешало. Да и народ поскрести себя возжаждал: чай не из гостей катили, спины от зари до зари гнули, покрываясь коростой. Опять же, в повозках, угнанных из воинского селища одежи немеряно, а их новые родичи в рванине красуются. Бабы, понятно, себе кой чего присмотрели — было времечко. Спросили — Зеля дозволила набрать, чего потребно и им, и детишкам. Уж и подогнали на себя, а теперь им требовалось обрядить мужичков. Тем хватило не только рубах со штанами иль ноговицами степнячими, но и крепких войлочных воинских бешей с поясами да шапками. Степнякам, да и куницам уж так не терпелось принять человечий вид, что мясо взялись жарить сами, лишь бы бабы поспели к утру. Те хватались не только за то, что надыбали в повозках, но и снятое с воинов у ям привели в порядок. А поутру оделил их Отец-Род изрядным подарочком.
Солнышко еще толком не выбралось из-за края земли, как навстречу попался обоз с полоняниками. И не абы кого, а целых полтора десятка светлоголовых мужиков тащили к плавильным ямам прям в колодках. Видать, полоняники достойно себя показать не смогли — ни единой рожи без кровавых потеков. Кой на ком еще обрывки ровдужных рубах, стало быть, недавно в гости залетели. Да и с голодухи пока не опухли — точно с недавней добычи.
— Это ж кому требы-то класть за сказочное везенье? — хитро подморгнул Перунке Парвит, раздирая первую же колодку.
— Вы кто, мужики? — хрипло пролаял пересушенной глоткой немалый телом, зрелый детинушка, оценив стати неведомых богатырей.
— Хлебни-ка, — сунулась к нему Зеля с кожаным пузырем.
С трудом разогнув шею, широколицый, заросший аж чуть не до глаз мужик жадно присосался к благодати. Однако после пятого глотка оторвал себя через силу и кивнул на остальных родичей:
— Им дай.
— Всех оделю, — чирикнула девица, вползая на повозку.
На второй и третьей тоже шуровали девки из Рода Лося, ибо напиться полоняникам было важней, чем высвободить шеи из колод.
Вскоре пятеро из них даже умудрились забраться на коней, хоть и корчило их изрядно. Остальные набились в две прежние повозки, кои пришлось забрать в обоз.
— Славны говоришь? — пытал Парвита тот самый заросший — старший среди сыновей Рода Тура, что схлестнулся не так давно со степняками, ходившими под рукой сакха. — А Рода какого?
В дороге, как водится, скучища смертная, вот Парвит и завелся, обстоятельно растолковывая: кто, где, на кой приперлись в степи и кому нынче кладут требы. Нудил долго, со всеми подробностями, ну так дальние родичи покуда никуда не торопились. Не спеша разминали члены, заново приучали к еде животы, приглядывались, да прислушивались. Вопросы спасителям задавал один Тугор — тот самый зачинщик беседы, мужик лет под сорок с седыми лохмами и цепкими глазами. Остальные — тоже не сопляки — помалкивали.
— Значит, своих тут сбираете, — задумчиво поглаживал бороду Тугор. — И чужаками не брезгуете. Дело. А коли, кто с вами не пойдет?
— Так вольному воля, — встрял подгребший ближе Зван, коего тоже потянуло разбавить скуку. — Коли есть, куда идти, так ступай.
— Бабы-то ваши тоже здесь маются? — отмахнулся от невежи Парвит.
— Бабы наши уж далеко, — со значением изрек Тугор. — Успел Род уйти за Долгую гору. Это мы вот оба наших селища пожгли да путь степняку заступили, покуда все не ушли. А после те, кто остался — тут вот мы все — сговорились отдаться степняку. К тому времени насело его на нас — тьма тьмущая. Живому-то есть, с чего выбирать. Это за кромкой выбор один. Думали, дернем, как степняк зазевается, ан нет. Утащили нас за край света, на восход.
— Хитры поганцы, — покачал головой Парвит. — Ишь, как ладно обвыкли народ в неволе держать. Давненько тем балуют.
— К вам тож бегают? — как бы без интереса завернул Тугор.
— Приходили разок — как без этого. Три сотни при… самом набольшем их вожде.
— Чернобог сам вам являлся? — мрачно бросил другой мужик.
— Сам, — небрежно хмыкнул Парвит.
— И чего? — не выдержал еще кто-то.
— Побили, — так же небрежно махнул рукой хвастун. — Все три сотни.
— А Чернобог?
— Кончился, — расплылся Парвит в торжествующем оскале. — Весь вышел. Загнали его обратно в Черную Навь — тихо у нас нынче, благостно.
— Тихо, говоришь? — насмешливо оглядел его Тугор. — А полон, к чему сбираете? И где остальная ваша ватага?
— Так все тут, — вновь залез в беседу Зван.
— Все? — завертел головой опешивший Тугор. — Брешешь!
— Псы брешут. А мы все тут.
Перунку долбили долго. Не отбрыкался бог, явил себя сыновьям Тура у ночного костра. Правда лениво и быстро свернулся обратно в мальчишку, но туровы дети обалдели, как надо. Говорили долго и с толком. Тугор с мужиками, понятно, на восход идти не намеревались — их ждали за Долгой горой, что высилась где-то далеко на закате. Дома ждали — все глаза проглядели. А то и тризну справили. Но о родичах, убежавших некогда на восход за Великие горы, выспрашивал подробно. Помнили о них, оказывается, на закате. Сказки сказывали, только за правду их уже не почитали. А тут на тебе: и вправду те родичи живут себе, поживают и бед не ведают. Да и то сказать: вернулись к ним боги, что давным-давно покинули Белый народ, ввергнув его в разор. Разделив детей своих и разбросав по белу свету. На Перунку сыновья Тура пялились беспрестанно — глаз отвести не могли. Спит, мальчишечка белоголовый, посапывает. Обычный мужик — Драговит этот — по головке его поглаживает, на колени себе примостив. Да впрочем, и Драговит-то тот не прост, и братья его не просты — все пятеро. Разве Ирбис черноглазый статью не удался, так он и не брат им, в пути подобрали. А эти ловки нечеловечьим обычаем. В каждом движении звериные повадки чуются. Да что там звериные — зверям того не превозмочь. Эвона куда повернула-то судьба у дальних родичей — призадумаешься. Их кое-кто беглецами да трусами поругивал, а они-то на верный путь встали. В правильные земли утекли, где и богов обрели внове. Вот только с чего им-то такая милость?