Предрассветные боги
Шрифт:
— Пусть не торопится о кромке думать, — пробурчал Драговит, радуясь, что сбагрил с плеч этакую страсть, как воинствующие девки. — Нам и без того есть, чем думы занять.
Так вот они и тронулись в путь по землям сакха: девять повозок с добром, горцы да почти два десятка степнячек при луках и при двух волчицах, идущих за новыми подругами след в след. А пройтись решились по кругу, вернувшись к Великим водам с найденным полоном. Оттуда его потащат, как уговорились, на полдень, а по пути заглянут по-быстренькому в логово Чернобога за божескими надобностями.
— А вот растолкуй-ка мне вождь, где мы наших родичей будем искать? — прицепился к Драговиту Перунка на третий
— Искать как? — сотворил Драговит на лице нечто глубокомысленное. — Да просто. Вот народ славнов, парень, взял под свою руку некий могучий бог. Он и воин необоримый, и громом с небесным огнем повелевает. И правду в срединный мир несет несокрушимую о том, что велик человек под рукою бога, коли тот человек…
— А и болтун же ты, парень, — тоже сделал глубокомысленное лицо Перунка. — Никогда прежде за тобой не замечал. Ну, да ладно. Считай, что спросил ты того бога.
— И бог мне ответил в милости своей?..
— Что у сакха обязательно должны быть люди, коим ведомо, куда, по каким местам разгоняют полон, — напыжился мальчишка, подражая неким взрослым, что слишком много о себе понимают.
— Дельно, — сразу бросил играться Драговит. — Они и вправду есть? Такие люди.
— Ага. Их прозывают шекэри. Они, как наши паверы, служат своему богу. Вроде, как доверенные его. А у кого ж и спрашивать о порядке в твоих землях, коли не у доверенных?
— Шекэри, — попробовал Драговит. — Шекэри. Язык навыворот. И где станем их ловить?
— Там за этой горкой — я чую — новое селище воинов. Еще до заката навалимся на него и мор посеем. В том селище нынче сидит нэйя.
— Нэй… нэ… нья. Тьфу ты! Еще не легче. Лешак его задери! — выругался Драговит. — А это что за чудо?
— Нэйя — военный вождь нескольких десятков, — терпеливо учил Перунка. — Может такой стоять и над многими-многими десятками.
— И что?
— И то. Там с ним засел его друг-приятель. А вот он-то как раз и есть тот самый шекэри. И вроде, какой-то важный. Все вожаки всех десятков, что мы встречали, его знают и страшатся. Его друг, дескать, ближник самого Чернобога, и живет бок о бок с ним в логове. Вот того шекэри нам прихватить было бы не лишним.
— Уж не хочешь ли ты…
— Конечно, хочу! — возмутился Перунка. — Только ты Маре не говори. А сама она твои мысли никогда не слушает — ты у нее стоишь на особицу. Вот мы ее надуем и сгоняем по-быстрому в то селище. Полоненных баб там точно нет — о том все знают. А женок да девок сакха нам сбирать без надобности. Так что?
— А давай сгоняем, — махнул рукой Драговит. — Мара у нас там, чем занята?
— Думает, — усмехнулся поднатчик. — Она сейчас так глубоко в себя провалилась, что не враз и выползет.
— А беды не будет, коли она так глубоко? — разворачивал по-тихому Гордеца Драговит.
— А то ты ее первый день знаешь, — отмахнулся Перунка.
Это селище было покрупней прежних, но воинов здесь обреталось всего два десятка. Искомый шекэри нашелся в самом большом доме из тех, что устроен был в два круглых строения. Солнце еще не село, а все сакха уже забились под крышу и сидели тихо. Лишь двое торчали у прохода через вал, да и те дремали. Спешился Драговит уже у самого дома, и, привязав Гордеца, вломился в двери, коих и не было. Так, шкура болталась, как и на всех домах сакха, и все. Увязавшийся за ними Вукир обнюхал ее подозрительно, но под нее не полез — остался сторожить Гордеца. В доме на шкурах у очага лежали два человека: воин и еще один в нелепой рубахе до самых пят, увешанный амулетами побогаче паверов. Они не спали — тихохонький шепоток летал от одного к другому через огонь. Мужики явно сторожились тех, кто мог пристроить к пустой двери ухо. Язык сакха Драговит уже вовсю понимал — недаром в его седле постоянно болтался бог. Перун укладывал чужие корявые слова в его голову силком, да еще и уминал, чтоб больше влезло. И вот теперь то злодейство дало плоды.
— А если он вернется? — допытывался воин. — Если те духи обморочили Мираса? Неужто, они и вправду могли учуять его гибель в своем сундуке?
— Не знаю, — устало прикрыл глаза долгополый. — Теперь, когда мой восторг поутих, с ним обмельчала и уверенность.
— Сэбэ, твои слова режут меня по сердцу, — угрюмо признался воин. — Ты обнадежил меня, а я ухватился за ту надежду глупым юнцом.
— А в чем я тебя обнадежил?! — вдруг, будто прорвало долгополого. — Пусть он даже мертв, и что? Что дальше-то? Ты думаешь, это что-то изменит? Думаешь, люди отряхнутся, как после дурного сна, и бросятся учиться жить по-новому? Как ты легковерен, мой Дэрмэ. Запомни, даже если завтра к эркэ Кэйды принесут правдивую новость, о том, что Ыбыр ушел на небо навсегда, он продолжит ему служить, как служил. Не одно ли и тоже: здесь Ыбыр, там Ыбыр. Он где-то есть, и ему нужно служить. Потому, как вскоре он может вернуться и тогда…
— Он не вернется, — ломая язык, привыкающий к их гортанному выговору, пообещал Драговит, возникнув перед друзьями прямо из воздуха. — Он больше никогда не вернется.
В себя они чуток пришли, когда уткнулись спинами в стену, куда отползли, страшась встать на ноги. И первое время тупо пялились на белоголового мальчишку, пожирающего их сладости с блюда. А потом тот, что Сэбэ, отважился спросить неверным голосом:
— Кто вы такие?
— Он, — указал на воришку Драговит, — тот самый бог, что загнал вашего Ыбыра в подземное царство мертвых. Туда, где…
— Правит аясов дед Абыэхэ, повелевающий злыми духами дэвэ, — подсказал Перунка, облизывая липкие пальцы.
— Во-во к нему самому, — усмехнулся Драговит. — И оттуда вашему Ыбыру уже вовеки не выбраться.
— А ты откуда? — осмелев, повысил голос воин.
— Оттуда же, — вдруг глухо зарокотал сам воздух, а на месте мальчишки образовался огромный воин в незнакомом сакха доспехе, горящем словно солнце. — Он те дела своими глазами видал, оттого и уверен в том, что сказал. А вот, как вы проведали о кончине Ыбыра, вопрос.
Ответ он получил не сразу — обе морды уткнулись в глиняный пол, выставив на обозрение черные макушки.
— Я жду, — напомнил бог-громовержец, чей глас и вправду больше напоминал раскаты весенней грозы.
Сэбэ — более натасканный в словесных делах — как смог, обсказал неведомому богу все, о чем поведал их друг Мирас, стакнувшийся с духами, запертыми в аясовом сундуке под горой.
— Понятно, — покачал громадной башкой Перун. — И вы, прознав о падении Ыбыра, не ведаете, куда себя деть от счастья. Потому, как твоих отца с матерью, Дэрмэ, казнили по его приказу. И не за дело какое, а по наговору твоего врага. А твой род, Сэбэ, вообще извели до пятого колена. И все это свершили не за дело, а по пустому капризу кровожадного безумца. Да, — протянул он глубокомысленно. — Такие и среди нас не редкость. Впрочем, о том мы с вами попечалимся в другой раз. А нынче я могу предложить вам нечто другое: месть. Вот, кому бы желал отомстить ты, нэйя Дэрмэ? Ах да! — хлопнул он себя по согнутому колену. — Нэкып Сэйын, — назвал он доносчика и убийцу родичей Дэрмэ, что пялился на него безо всякого удивления.