Предрассветные боги
Шрифт:
— Но, перестают помогать, — заупрямилась юная колдунья. — Особо, когда человек творит глупость.
Мара одобрительно кивнула и чуток прибавила сил запыхавшимся переправщикам. Ирбис, не менее упрямый, чем его названная дочь, шагнул вперед, прикрывая хрупкую богиню плечом. В этом он боле доверял совету Драговита, данному перед его уходом, дескать, человечье тело богини стрелы пробивают, как и тела смертных. И тогда она уходит в свой исконный мир Прави, бросая людей в одиночестве. Так что все они беспрестанно настороже, доглядывая за ней, чего и ему делать следует. А буде она заартачится, так можно ее и не слушать — просто делать, как нужно. Трудно сие было исполнить невыразимо. Громадный огненный конь в той стороне, куда увезли Перунку — вот когда Ирбиса пробрало до последней
Размышлял он недолго — вдали над кромкой видимого подпрыгнули высокие кожаные шапки, потом конские головы, а после и подымающие пыль голенастые ноги. Вид плотов, подбирающихся к берегу, сакха не насторожил. А и, с чего бы? На них же воины, кои не шляются без дела, а стало быть, не ищут драки на пьяную голову. Решившись, Ирбис бросил взгляд на троицу девчонок за спиной — волчицы и Лунёк распластались на брюхе, затаились. Он нарочито медленно шагнул обратно к своей кобыле, пристроил на место лук. Даже за меч хвататься не стал, дабы враги не подумали чего. Примерился: до берега оставался какой-нибудь полет стрелы. Всадники по двое спускались тропкой, прокопанной в невысоком обрыве, подточенном весенними разливами. Лошадь мордатого вожака ступила на глинистый берег первой и потянулась к воде. Тот соскочил с нее, шлепком по крупу дозволил вступить в воду и напиться. Ирбис уже знал: коли так, стало быть, дорогой ее не шибко погоняли. Видать, сакха знали, что ночью им плотов не пригонят, а потому и не торопились. Вот последний из них сполз с седла и… первым начал падеж людей — его ноги, коснувшись земли, тут же подогнулись, как у младенчика. Недоверчиво разглядывая валяющиеся, ровно мертвые, тела, Ирбис покосился на богиню. Ее взгляд оставался столь же равнодушным, будто перед ней так ничего и не явилось, кроме лениво плещущейся воды. Наконец-то плот заскреб по дну, и охотник прыгнул на берег. Мимо него, распугивая пьющих коней, пронеслись два лохматых тела. Волчий запах разогнал лошадей — те уносились в облаках брызг с возмущенным ржанием. Ирбис занялся своими, выводя их с плота мимо застывших в неподвижности переправщиков. И отчаянно держался, стараясь даже не коситься на Мару, блуждающую меж поваленных тел. Вукена с Вуксаной тащились за ней по пятам, недовольно фыркая на беззащитных вонючих двуногих. Было не понять, чем таким озаботилась богиня, что не ленится пятнать этих скотов, пока за спиной не чирикнула Лунёк:
— Ты забираешь их души?
Ирбис резко обернулся и вперился взглядом в рожу ближайшего бледного даже под загаром воина. Тот и вправду походил на мертвеца.
— Усыпляю, — сухо бросила Мара, не удостоив взглядом крутящуюся рядом недоделанную колдунью. — И забираю их память. Они очнутся и не вспомнят об этой встрече.
Силу, что боги нахапали у переправы, раз от раза скармливали вымотавшимся коням. Но все чуяли, что те вот-вот выдохнутся окончательно, пусть и шли они все той же ровной землей меж редкими холмами. Правда, не проторенной сакха дорогой, а вдоль нее. Селищ здесь было не густо. Да и то, каждое в несколько сляпанных кое-как домишек из жердей под облезлыми шкурами — оттого и не сторожились. Охотились на ходу — странные горбоносые олени с витыми рогами были пугливы, но какая до того забота богам? Волки то и дело пропадали, рыская по непознанной округе, и нагоняли ватажку лишь на ночевках. На третью ночь гулены притащились, сверкая свежими ранами. Перун пошарил в их памяти и поведал, что нарвались неугомонные шлындры на местных сородичей. Помельче лесных пришельцев, но, понятное дело, сильных числом, вот и наподдали им, дабы не совались на чужую землю. Вукир и Вуклай с Вукадином явились заметно присмиревшими, пристыженными такой досадной оплошкой. А вот обе девки все ярились на обидчиков. Даже пытались сманить своих мужиков мстить, но те не поддались на обольщение. И впредь от своих двуногих далеко не отходили.
Вскоре стало понятно, что впереди их снова встретят горы, а к исходу пятого дня напоролись на первое селище с настоящими домами. Больно уж дивными: из двух соединенных меж собой круглых строений. Мужики — покуда боги лакомились силой спящего народа — в свете полной луны придирчиво рассмотрели недоделанный дом. И всласть изругали столь ненадежную постройку.
— Из камней кладут, — хозяйственным оком оценил Ильм. — Глянь, глиной мажут. А коли дожди зарядят? Поползет.
— В круг стены лепят, — пренебрежительно хмыкнул Зван. — Оттого и крыша круглая. Бревна-то внахлест кладут. Вон, какие щели — руку можно просунуть. Этак все тепло повыветривает. И чем думают? Пусть и покроют шкурами, заложат дерном, а вода сквозь щели все одно просочится. Бестолково строят, ненадежно, — выдал он с видом знатока.
— Откуда ему взяться — надежному? — проворчал Рагвит, презрительно сплевывая. — Кругом ни леса, ни рощи даже, а сплошные слезы. Не разбежишься срубы ладить, как у людей стоящих.
— А полы-то глиной толково вымазывают, — нежданно похвалил Ильм. — Ровно.
— Зато на тех полах ни столов, ни лежанок, — оборвал его похвалу Парвит. — И жрут, и спят прям на полу. Дикий народ!
— А ты в иные дома заглядывал? — ожег брата насмешкой Рагвит. — Аясовы ножи с топорами почитай, что в каждом доме. Чего рожу воротишь? Зависть жрет?
— Скажите на милость, — скривился Парвит, приглашая остальных поплеваться. — Спят на земле, как собаки, а таким добро владеют.
— Жаль, Драговит повелел завороженных не обирать, — этак простецки припомнил Зван. — А то бы мы домой подарков навезли. Всем бы любезны стали.
— Вождям, — ехидно подхватил Ильм, — девкам, опять же.
— А мы и единой овечки не умыкнули, — старым дедом брюзжал Парвит. — Будто эти заморыши им счет ведут. Можно подумать: жрут с полу, а счету обучены. Рагвит, может все-таки…
— Наведем местный люд на мысль поохотиться за похитителями? — закончил за него брат.
— Кончай трепотню, — подъехал к спорщикам вождь. — Там Перун у обмороченного вождя, вызнал, где искать коренное селище сакха. И выходит нам заворачивать с заката к полуночи. А к тому ж сторожиться на каждом шагу.
— Селищ много? — догадался Рагвит, пыхтя с натуги.
Его Ястреб никак не желал отрываться от найденной чужой кормушки, где в отупении застыла пегая хозяйка. И даже, вроде, требовал прихватить ту жрачку с собой.
— Три больших да куча малых, — обсказывал Драговит, пока его ватага рассаживалась на коней. — И дорога наша проходит через каждое. Ни одно не обошла. К тому же, петляет промеж невысоких, но все ж таки гор.
— А срезать? — удивился таким сложностям Парвит.
— Поди-ка, посрезай неведомый путь, — едко похвалил Рагвит. — Наплутаешься всласть.
О том и препирались, выезжая на околицу селища к обожравшимся богам, когда опять случилась им заминка.
Ирбис так резко вцепился в повод Гаурта, что жеребчик только крякнул, выпучившись на этакого наглеца.
— Я отыскал наших баб, — глянул он исподлобья на Мару. — При них несколько детишек Рода Ки. Все голодные, битые. Баб, что ни день… — замялся он и попросил: — С собой бы забрать, а, богиня? Подохнут они тут. Хотя бы детишек забрать.
— Мешать будут, — пронзила его взглядом та и тронула коня.
Гаурт, вырвав из руки понурившегося наглеца повод, лязгнул зубами, едва не куснув того за плечо. Драговит тоже воспротивился пылающему местью охотнику. Пообещал, впрочем, на обратном пути выручить полонянок.
— Мы ж тоже не твари бездушные, — толковал он насупившемуся Ирбису. — И своих родичей в такой бы беде не бросили. Да и не собираемся, — нехорошо так пообещал он кому-то неведомому. — Так что тебе, брат, либо терпеть, либо отрываться на сторону и вершить свои дела собственноручно. Только вишь, какое дело: в других-то селищах, может, еще кто-то отыщет. О том ты, видать, не подумал. К тому же, глупо отрываться от ватаги. Куда тут одному шариться? Да еще с дочкой, коей здесь и вовсе не место, — ласково глянул он на Лунёк, сидящую поперед отца.