Предрассветные боги
Шрифт:
Первая подлинная докука случилась на берегу Великих вод. Заставлять скакунов преодолеть их вплавь, нечего было и думать — потонут еще на полпути. А в челны, что раздобыть в прибрежных селищах, в общем-то, не штука, их не засунешь. Связать плот побольше, конечно, тоже можно, да много возни, что привлечет внимание, а леса подходящего не густо. Не сказать, чтобы народу тут жило множество — не боле, чем у Белого народа. Но, к чему такой риск при таких трудах? Понятное дело, всем стало интересно: а каким побытом таскают коней с берега на берег сакха? И ведь не одну-две, а целые тучи для дел воинских. А раз такое дело, то есть оно — непременно есть место, где у них налажена переправа. Узнать о ней трудности не составило: первые же завороженные пастухи, пригнавшие к Великим водам овец, все в подробностях и обсказали. Дескать, далее на полдень по берегу в двух днях конного
Можно было, конечно, усыпить всех подряд, но тратить силы было жалко. Сбирать же ее обратно — тратить кучу времени. А ну, как новые воины явятся? Ненужная суета поднимется и повлечет за собой новые траты сил на борьбу с поднявшимся на дыбы врагом. Хитрость измыслил ушлый Парвитка, пока они пробирались меж степных холмов к селищу с переправой. Засев вечером в куцем еловнике за десять полетов стрелы от него, разожгли тихий костерок. И хитрец поведал, о чем надумал дорогой, порадовал:
— В селище почти две сотни народа. Да еще полсотни сакха. Стало быть, потребно турнуть лишних. Так, чтобы еще долго назад не вернулись, пока мы на тот берег не уйдем. А, как можно согнать с места такую ораву?
— Напугать! — выпалил догада-Ирбис.
— А то! — самодовольно расплылся выдумщик. — Тех, кого шуганем из селища, и глушить не придется. Лишних сил не тратить впустую, так сестренка?
— Не придется, — задумчиво откликнулась та. — Их собственный страх обездвижит.
— И надолго, — подтвердил Перунка. — Не скоро к домам возвернутся.
— Хорошо надумал, — уважительно признал Ирбис, уже почти незаметно коверкая язык Белого народа. — А чем пугать будем? Мало нас. Пять по десять сакха — как всех на коней поднять?
Горцы уставились на Мару. Та чуть заметно качнула головой, дозволяя открыться перед охотником Рода Ки. Мужики дорогой замечали, как тот поглядывает на дивную красавицу, явно главенствующую над всеми. Понравилась девка — это понятно. А тут прямо-таки насладились зрелищем его опрокинутого лица, когда Ирбис узнал, кому сопутствует. Богиня живая — это тебе не пустяк, это отчаянно. И поверил-то легко, видать много замечал за их ватагой необъяснимого, недоступного простым людям. И сила их нечеловечья, и волки, что служат им послушными псами, и неведомая слепота, настигающая всех, кто их видал. Что уж поминать чудесное исцеление Лунёк руками мальчишки, коего воины чтут, будто вождя. Или того сакха, что бездумной деревяхой приплыл к ним и выложил все, о чем спрашивали. Все это несообразие нашло свое объяснение, и Черному лебедю, вроде, даже как-то полегчало.
Мара глянула на Драговита и спросила:
— Сакха с Перуном уведете, или поселян распугивать возьметесь?
— Сакха, — твердо заявил тот, переглянувшись с малолетним бессмертным приятелем. — Твой Гаурт здорово уступает моему Гордецу, а обратно к селищу придется нестись ветром. Да и в седле я крепче держусь, как не крути. Рагвит, со мной пойдешь. Твой Ястреб быстрей любой кобылки. Чем дальше уведем их от селища, тем лучше.
— Мара, — окликнул молчун Северко. — А кто нас на тот берег потащит? Ты ж из селища всех шуганешь, не так ли?
— Нужно переправщиков опытных как-то оставить, — забеспокоился Ильм.
— Их еще нужно отыскать среди прочих, — пробурчал Зван.
— Пока не отберем, я ничего делать не стану, — успокоила Мара. — Ильм и Парвит с Ирбисом займутся конями, а вы с Северко пригоните на берег переправщиков. Лунёк, ты пойдешь со мной. И чтобы ни на шаг!
Охотник сумрачно зыркнул на богиню и отвел глаза. Побаивался ее, что ли?
Эту ночь, надо думать, народ Кул запомнит надолго, сложив подходящее сказание — смеялся позже Парвит. А и, как иначе, коли в твоем родном селище посередь ночи разом поднимается такой гвалт, будто небо обрушилось на землю. Первыми из домов повыскакивали воины сакха, на ходу вздевая рубахи с бляхами и опоясываясь. Все они заворачивали головы на восход, где на высоком холме выросла огненная туша коня с языками вихрящегося пламени заместо гривы. Огромный жеребец, вскидывая морду и крутясь на одном месте, то и дело требовательно бил передними копытами, словно призывая их к себе. Солнечный бог-конь зримо ярился на что-то, не дозволяя воинам терять ни мгновения. Не успели пораженные поселенцы, выскочив из домов, и опомниться, как вся полусотня сакха сидела в седлах. Всадники, огибая дома, сливались в единый поток, исторгающийся из селища прочь.
Провожающий их люд, торчал промеж домов, не замечая шествующей мимо них богини. А та на каждом шагу касалась мимолетом тел, сбирая силу. И лишь изредка указывала Северко со Званом на иного мужика, а тот бездумно следовал за двумя горцами. Едва их набралось с дюжину, как поводыри увели замороченный полон к плотам. Вукена с Вуксаной, не пожелав оставить подругу, настороженно скользили сзади, беспрерывно принюхиваясь и скалясь. Между ними с распахнутым от восторга ртом любопытно крутила головкой Лунёк. Чего бы там ее мать-колдунья не вершила, но то, что творила на ее глазах богиня, не под силу и всем колдуньям срединного мира. Мара же, дойдя до конца вытянувшегося по берегу селища, остановилась. И оно тотчас зашевелилось, забурлило ошалевшими людьми.
…………
Она не стала слишком мудрствовать, взяв за основу суеверия, которыми были набиты головы этих людей — зачем изобретать колесо, сидя в повозке? А потому уже собравшиеся, было, вернуться в дома люди внезапно обнаружили вокруг себя двуглавых лягушек ростом с большую собаку на козлиных ногах. Или змей с клювами, или детей с громадными зубами, или волков с человечьими руками и ногами — воображение аборигенов этой планеты восхищало латию своей неутомимой плодовитостью и многогранностью. Эти конкретные представители человечества не разочаровали: даже мельком, краешком сознания не пытались понять происходящее, дружно бросившись спасаться из опоганенного, по их мнению, селища. Хорошо, хоть детей не побросали и друг дружку не перекалечили — не та плотность населения, чтобы затоптать толпой. Истошно вопя, народ рванул туда же, на восток подальше от реки, потом рассыпался, затаился по крохотным рощицам и впадинам меж холмов. И пока солнце, как основное дезинфицирующее средство нечисти не поднимется над горизонтом, с места никто не сдвинется. Перун со своими сакха поступит еще проще: оглушит, выкачает энергию и оставит ночевать под открытым небом на свежем воздухе. Теперь, кто бы их ни инспектировал, они дружно констатируют явление самого бога-коня, который прибыл осчастливить их честью напитать его своей жизненной силой. После чего убыл в неизвестном направлении в полном соответствии с неисповедимостью его божественных путей. Как в контексте этой истории станут объяснять нашествие на неповинный городок армии нечисти, Мара даже гадать не стала, отправляясь к реке. Ей необходимо оказаться на том берегу первой, обеспечив неприкосновенность переправы. Задумка Парвита хороша — ничего не скажешь, но координатор высшего уровня приложения лучше остальных знает цену вероятности искажения первоначального плана за счет случайностей.
…………
— Великая, там зло? — обеспокоился Ирбис, разглядывая ее закаменевшее лицо, обращенное на приближающийся берег.
Мара прошлась ледяным взором по темной речной воде да по четырем переправщикам, даже не подозревавшим, где они и чего творят. Потом вновь уставилась вперед. Берег, куда они стремились, был пуст, но где-то в десятке полетов стрелы от него к переправе трусила ватага сакха. Тревоги в них не было. Одна лишь озабоченность, ибо указано им было разузнать: не было ли известий от бога, опечалившего свой народ давним молчанием. Вукена с Вуксаной, балуя с Лунёк под ногами слегка одурманенных для спокойствия коней, насторожились. Ровно поняли, что из человечьей речи.
— Десяток с половиной сакха, — поведала, наконец, Мара. — Будут на берегу раньше нас.
Ирбис без лишних расспросов отцепил от седла загодя натянутый дивный лук, что преподнесли ему спутники. Она покосилась на охотника и качнула головой:
— Нет. Ты не станешь стрелять. Я сама с ними разберусь.
— Я мужчина, — прохрипел, набычась, охотник.
— Отец, негоже спорить с богиней, — едва слышно поспросила Лунёк на своем языке.
— Пусть спорит, милая, — равнодушно бросила Мара, даже не обернувшись к девчонке. — Человеку не заповедано спорить с богами. За это не наказывают.