Предрассветные боги
Шрифт:
Поначалу следов других народов не встречали, но потом обнаружили одно за другим сразу три давным-давно разоренных селища. Хотели уже вернуться к Двурушной, но Мара с Перункой заколебались. А Драговит с братьями нашли свежие конские следы ватаги на пару десятков всадников. Как же по ним-то еще поглубже в лес не забраться? Вот и выгребли к этому селищу, над коим еще витал запашок гари. Народ здесь жил не шибко на отличку от Белого люда. Такие же сулицы, те же луки, что бытовали у славнов ране, до прихода в мир богов. Так же ловили неведомые соседи рыбу, били зверя и пасли овец. Среди подъеденных трупов валялись останки собак. А посередь селища стоял обуглившийся тотемный столб, уж и не разобрать, каких пращуров. Сакха пожгли почти все дома — утопленные в землю основания были завалены недогоревшими бревнами и горами золы. И почти у каждого оставили свою излюбленную забаву: колья со вздетыми на них отрубленными головами мужиков. Баб с детишками,
— Близко не подходили, — доложил Парвит, встретив их на излучине. — Но живых, вроде, не видать. Северко мне Снежка своего вручил, — кивнул он на двух пьющих коней. — А сам порешил сползать, глянуть одним глазком: что да как? Глядишь, и отыщется кто живой.
— Отыщется, — подтвердила Мара, повернув невидящий взор за поворот свернувшей на полдень реки, откуда явился проведчик. — Я двоих слышу.
— Мужик с девкой малой, — согласился Перунка, глянув на Драговита.
Бог всю дорогу ехал перед ним на новом Гордеце — огромном коне, взятом из-под мертвых сакха, ибо прежний Гордец ныне неотлучно пребывал в стаде — и беспрестанно донимал друга вопросами про все-все-все. Они как-то сжились за те месяцы, что грозный бог провел в Драговите, и с тех пор особо друг дружке не мешали. Хотя Перунка так и норовил занять каждый миг отдыха вождя к своей пользе. Именно у него бог научился не высасывать сгоряча жизненную силу из человечьего тела. Это, как получилось тогда, в битве с Чернобогом на холме — едва ж не прикончил Кременко бог-новичок! А Драговит — не будь дурак — учился у него многому такому, о чем Белый народ и не подозревал. К примеру, как отметелить сразу нескольких врагов простым дрыном, или единым кратким движением сломать им шеи. Какие места в человеке самые уязвимые не то, чтобы для удара, а и для простого тычка пальцем. Как удачней провести разведку или устроить ловушку на врага, что Драговит познал с большей радостью и пользой для дела. Особо глянулся ему навык, как сподручней метать аясовы узкие ножи, найденные на сакха. Ну, и, ясное дело, самое важное: как биться мечом лучше тех, кто его создал.
Вослед Драговиту и прочие горцы старались, вот тут и выявился особый дар каждого. Северко со Званом пуще прочих наловчились кидаться ножами — каждый свободный от дел миг руку набивали. Младшие братишки Драговита оба махали мечами на загляденье. Ловко уходили от ударов супротивника самым немыслимым образом: и перекатами, и качанием тела из стороны в сторону, и нырком под чужой клинок. А здоровяк Ильм с любой палкой выходил против них, крутя ее в руках, ровно птица крыльями в полете. Против них шестерых нынче не выстояли бы и три десятка лучших охотников любого из Родов. Мара их старания одобряла, и даже сама взялась за лук, хотя ножами швыряться ей нравилось больше. Но, нынче в походе разошедшихся не на шутку ватажников окорачивала. А то иной раз, увлекшись, они всю ночевку игрались с оружием, а днем только, что с седел не валились, засыпая на ходу.
— А Вуклай мой, куда запропастился? — хмыкнул Рагвит, придерживая пьющего Ястреба за узду, чтобы шельмец не полез купаться.
Этот тоже был из добычи сакха — подлинный здоровяк. А прежний Ястребок своего друга носить уж не мог, не надрывая пупок. Нынче все мужики горцы пересели на жеребцов и кобылок с запада, оставив за ними привычные прозвища. А старых товарищей передали бабам да ребятишкам, жалея их верную, но мелкую породу.
— За Северко увязался, — удивился такому дурацкому вопросу Парвит. — Твоему волчку жрать не давай, лишь бы дозволили залезть в новую дыру наперед всех. Он прежде Северко полез селище прощупать.
— Что-то Вукира давненько не видать. Зван, и Вукадин твой куда-то запропал. Мара, и твои подружки загуляли, — задумчиво перечислил потери Драговит.
Он пристально вглядывался в лесные заросли на кромке широкого берега в поисках своего серого друга.
— Вукена здесь, — ответила сестра, чуток прислушавшись к лесу. — Неподалеку бродит, нас охраняет. А Вуксану слушать не буду — только силу зря тратить. Набегается и прибежит.
— Сторожа у нас всем на зависть, — ехидно подвел итог Парвит. — Только и знают, что шляться вокруг да около. А нас хоть режь, хоть жри — не прочухаются с подмогой.
— Не собаки же, — вступился за серых Ильм, любовно оглаживая свою кобылку. — Правда, Горка? Они у нас птицы вольные. И то диво, что за нами увязались в этакую даль. Не любят же от дома отрываться. Слышь-ка? — насторожился он вослед товарищам. — Это Северко воет иль Вуклай? Тьфу ты! — сплюнул он досадливо. — Наловчился, лешак его закрути. И не разобрать: нас зовут или где-то недалече другие волки хороводят?
Позвал их Северко, прочесав стойбище и лесок, где оно укрывалось. Ожидая подхода ватажки, он сгоношил костер у единственного уцелевшего дома. За двуногой дичью, что нащупали боги, Драговит решил пробежаться сам, прихватив одного Рагвита — с Перуном на закорках опасаться не приходилось. Да и найти таящегося неподалеку уцелевшего мужика труда не составляло. Собственно, нужен тот был не так, чтобы слишком. Рассказать мог лишь о том, что стряслось здесь в его родном селище, а кой с того прок? О чем говорили промеж себя сакха, передать он не сможет — навряд язык их разумеет. Да и его язык, по словам Мары, Белому народу чужой — тоже особо не разбежишься беседовать. Хотя, они-то с Перуном его поймут, да и обучить мужика своему говору смогут, коли время найдется. Пусть и не нужны богам задержки — торопятся оба добраться до чего-то крайне важного в землях сакха, о чем пока молчат.
Недимир — едва того посвятили в планы похода на закат — страшно горячился и отговаривал Мару с Драговитом нестись незнамо куда с неведомой целью. Да еще по следам сакха, коих притащил на Великую реку ужасный Чернобог. На его тревоги о том, что на закате их могут поджидать и другие злые боги, Мара отвечала скупо: нет там таких, и тревожится вождю не о чем. Нынче, всецело погрязнув в подготовке новых жилищ для пополнения Рода, Недимир, вроде как, подостыл — за печенку богов боле не хватал. Однако Мара велела Палюду сразу после их отъезда рвать со всех ног в коренное селище рысей к отцу. И оставаться там до самого до возвращения ее из похода. И причин к такому ее указу никому, кроме Палюда же да Ягдея, не назвала. Но, по лицу сына вождя все поняли, что свалилась на того докука немалая. Правда, павер оставался невозмутимым, оттого и не встревожился горный народ, порешив, что и так все узнает своим чередом.
— Выходи, — негромко позвал Драговит, когда по указке Перуна добрались до места схоронки мужика с девчонкой.
Рагвит, ступавший за братом сторонкой в десятке шагов, даже лука не поднял с наложенной стрелой. Не на человека стрелу заготовил — озирался по сторонам в поисках дичи. Он резонно полагал, что бог, между делом, мог бы и обед приманить.
— Выходи, — терпеливо повторил Драговит, зная, что чужак его прекрасно понимает.
Перун любой неведомый язык в голове человека своим сделает. С места Драговит даже не сошел, лишь головой дернул в сторонку, когда мимо правого уха просвистела стрела. Следом чуток пригнулся, пропуская вторую над макушкой. Это они с Перуном делали слаженно, с тех пор, когда человек вверил богу собственное тело. Тогда, по-первости у Драговита дух перехватывало, едва оно начинало жить своей жизнью помимо его воли. Правда, вскоре и замечать перестал, а нынче тело само собой откликалось, стоило богу кинуть в голову предостережение. Третью стрелу Драговит просто-напросто поймал у самого лица и завертел в руках, ожидая, что супротивник, наконец-то, поймет тщетность своих усилий. Была, конечно, опаска, что с перепуга мужик покончит с собой и девчонкой, дабы избежать полона, но Перун бдел. Хотя со стороны глянуть, так мальчишка рядышком занят чем угодно, только не делом: головенкой крутит, пялится на все подряд, будто что новое увидал, а не тот же лес, где рос.
Драговит еще чуток постоял молча, и вот над низкими зарослями частого кустарника поднялся человек с луком в руках. Ростом ниже Драговита едва ни на голову, широкий в плечах и, на первый взгляд, ловкий, как зверь. Черные волосы не прибраны и лежат на плечах нечесаными густыми космами. Короткая борода, черные же глаза, зажатые прищуром тяжелых век. Злобы во взоре никакой — скорей, дивится мужик нечеловечьим ухваткам пришлого. Любопытствует даже. Лук в левой руке Драговита висит безвольно, правую пустую он протянул вперед, дескать, нападать и не думал. Поманил ею к себе открывшегося ему охотника, заозирался вокруг и указал на поваленное дерево, мол, переговорим спокойно. Тот, коротко кивнув, навесил лук на плечо. Нагнулся, вскинул на руки малую девчонку лет восьми с черными косами и глазами, утонувшими в воспаленных красных веках.
Под рубахой грудь малышки туго перехвачена намоткой из лоскутов ровдуги, изгвазданной подсохшими пятнами крови. Драговит стянул верхнюю кожаную рубаху, бросил наземь. Жестом приказал чужаку уложить на нее пораненную. Перун преспокойно умостился рядом с девчонкой, заработал руками, высвобождая рану от лоскутов, пощупал запястья девчонки, оттянул ей веки. И пошел гулять ладошками по гноящейся ране, пропуская через нее живительную силу. Трудился долго, чуть не до изнеможения. Потом — догадался Драговит — принялся тянуть силу из чужака. Чуть погодя к ним подтянулся Рагвит с приманенным для него и подстреленным олешком. Брат безразлично оглядел старательного бога, сбросил с плеч добычу и улегся в траву. Чужак потрясенным взором на окаменевшем лице ощупывал зарубцевавшуюся рану на груди одыбавшей девчонки. Следом тем же взглядом ощупал беспечно развалившегося рядом с братом Драговита. А потом медленно встал перед дивным мальчишкой на одно колено и склонил голову, опустив обе ладони на землю. Дескать, вот я весь тут перед тобой. И требуй с меня все, что душа запросит за спасение моей дочери.