Предрассветные боги
Шрифт:
Не глядя на пораненные язвами ноги и давнюю голодуху, прыгнул на него Чедомир резво. И выше-то был чуть не на голову, и в плечах шире, но землю носом пропахал уже спустя миг. Да и двух его родичей-помощничков Парвит скрутил в бараний рог за три удара сердца. Разом не угомонил, так пришлось еще поучить.
— Сверни ему шею, — присоветовал Северко, тож подтянувшийся к месту разборок. — Этот уж не угомонится. Так и будет костью в горле торчать. А оно нам надо такую докуку при себе иметь? А хочешь, так я сверну, не побрезгую.
Мальчишки-куницы, собравшиеся за спинами своих старших про всякий случай, одобрительно захмыкали. С противной стороны на них недобро щурились да примерялись к стычке
— Хорош, — негромко приказал он, заступая промеж горячих голов из двух Родов. — Некогда кулаки чесать. Нас еще третий аил ожидает. Да и на ночевку подале отсюда отойти нужно. Нам сакха в соседях не впрок. Небор, самолично турнешь всех отсюда?
— Да у нас все готово, вождь, — спокойно ответствовал тот. — Сейчас клич кину из аила к обозу вертаться, и трогаем.
— Проследи — на тебя надеюсь. А ты, — обернулся Драговит к Чедомиру, — отваливай, куда собрался. Одежу мы вам выдали. Какие другие пожитки, так собирай сам — мы лишь по верхам пошарили. Кони в аиле есть, повозки тоже. Вздумаешь еще раз нам дорогу заступить, не взыщи.
— И что будет? — зло бросил неугомонный олень, сплевывая кровь разбитой губы.
Что будет, пустодырый познал тотчас — его вместе с сородичами повалило, где стояли, ровно бурей. Да так скрутило, что жалко было глядеть.
— Еще чего растолковать, или дошло? — уточнил Драговит и отвернулся от проученного дурака: — Айрул, ты бы пробежалась чуток вперед. Возьми в подмогу… вон, хоть Русана, да присмотрите нам местечко для ночевки. Вукир! Где ты там запропал!
— Да все тут крутился, — откликнулся Северко. — Я его, пожалуй, возьму, да с Айрул прогуляюсь. Ты как, не против?
— Давай, — одобрил Драговит. — Явился, — буркнул он беззлобно. — Нагулялась, хвороба беспутная?
Вукир с невыразимой важностью прошествовал к приятелю и пристроился почесаться боком о его ногу.
— Северко, — указал тот волку, приученному к именам горцев. — Северко. С ним ступай.
— Вукир, на охоту! — призвал Северко уже из седла. — Давай-давай! Побежали!
Снежок, перебирая ногами на месте, недовольно фыркнул на волка, толи пеняя на задержку, толи не дозволяя отираться вблизи от себя. Вукир пренебрежительно оглядел норовистого жеребца и потрусил прочь из аила. За ним стронулись Северко с Айрул, в седле коей задумчиво пялился в одну точку Перунка. Последним двинул жеребец Русана, коему кто-то из куниц сунул в руки узелок еды и баклажку с водой.
В обобранном поселении забрали все десять повозок, лишь три определив под барахло и хворых, что не могли идти своими ногами. А семь забили зерном, выбрав его подчистую. Почти полторы сотни коней требовали прокорму, что становилось в тягость. Пока-то они еще обходились подножным кормом — пасли их на ночевках по всей округе около обоза, идущего двумя рукавами. А вот предстоящая зимовка мнилась нелегкой в первую очередь из-за коней. И хотя в большей части трех с лишним десятков повозок тащилось зерно, так и тащили-то каждую по два коня. Нужно было поспешать к Великим водам, дабы обосноваться там задолго до снега, коего и тут по зиме в достатке. Вся надежда только и оставалась на четыре воинских поселения вдоль реки, где, по словам Сэбэ, было вдоволь запасено конского и человечьего прокорма. И не абы как, а на пять сотен воинов с теми, кто проходил мимо по своим делам, останавливаясь в этих аилах лишь передохнуть. Горцы ныне собрали под три сотни полоняников, но ведь и то не предел. И на пять сотен воинов в четырех поселениях на всю зиму не запасено — подвозят же время от времени сюда припасы. Стало быть, беда с кормежкой их ждет, пусть не совсем уж неминучая, но грозная. А окрестные сакха, прознав о таких соседях, неминуемо побегут прятать запасенное на зиму. Опять-таки, не у всякого и заберешь последнее — совесть-то поиметь нужно. Одно дело, у соледобытчиков отнять, а другое — у пастухов в драных бешах, коих немало по пути попадалось. Так что, едва они приткнутся к месту зимовки, придется гнать мужиков запасаться на зиму, сколь бы далеко не пришлось отрываться. И барахла лишнего хапать больше не с руки — то дело наживное. А, впрочем, время покажет, как оно там будет сподручней развернуться.
В третьем аиле соледобытчиков их подстерегала неожиданность: из двадцати четырех мужиков шестнадцать оказались родичами Капкиайя. Сулы были заморенными до крайности, против восьми светлоголовых, что пригнали сюда лишь недавно. Под них пришлось брать еще три повозки — бросать их даже помыслить никто не мог. Из семнадцати баб и девок боле десятка тоже были разноплеменными степнячками, но ушли с обозом все до единой. Драговит чуток пожался, но взял-таки еще девять повозок с солью и зерном. Ирбис уговорил, надоумив, что у Великих вод осядут, а там можно часть коней сменять в окрестных аилах на то же зерно, или овец с дойными коровами. Мол, он лично за то возьмется, но от лишних едоков вождя избавит. На том и порешили.
А через пару дней они дотащились-таки до Великих вод. И не абы как, а вышли точнехонько к здоровенному воинскому поселению у переправы, что разнюхал еще на подходе Перунка. Там торчали три десятка воинов, охранявших обширные закрома, на треть заполненные зерном прошлого лета. Дорогой бог щедро растрачивал силу, поднимая на ноги сулов. Да и оленей, что попритихли, почуяв, куда попали. Пусть они и продолжали держаться вместе под рукой Чедомира, но указы вождя исполняли со всем старанием. И не из страха перед его неведомой чародейной мощью, а потому, что идти-то им на зиму глядя, в самом деле, было некуда. Дармоедов же в общей куче никто кормить не станет. Тут никакого вождя не надо, дабы вытурить их вон. Ибо, на самом деле, Драговит утруждался лишь защитой новорожденного племени, а обыденные дела люди и без его указок проворачивали, как полагается.
Оголодавший силами Перунка быстренько спровадил воинов сакха за кромку и потерял всякий интерес к закрутившемуся в захваченном поселении. У него была одна забота: переправа, где с первого же дня на плотах за реку повадились плавать бабы с девками под охраной мужиков. Они дергали и везли к себе, на свой берег пригодную для зимних припасов траву на прокорм коням. Иные оставались обустраивать три с лишком десятка домов, что устроены на отличку от обычных жилищ сакха — не родовые семейные дома их двух строений, а потому содержались не так любовно. Пусть и большие, добром они перегружены не были, требуя обихода, дабы в них хоть как-то спать и прятаться от холода.
Перунка четыре дня проторчал на берегу, прислушиваясь к противному берегу, а на пятый поймал мысленный призыв Рагвита с Ильмом. Направляемые богом, через пару дней к селищу славнов — как для краткости стали себя называть уже все — добрались аж двенадцать повозок с зерном при большом овечьем стаде и двух десятках коров. Это при том, что еще пять десятков повозок зерна были обещаны. Бывшим полоняникам присматривать за добром помогали несколько сакха, коим пришелся по душе проведенный обмен. Уразумев, кто тут у них осел на берегу Великих вод до следующей весны, сакха согласились забрать себе еще три десятка коней, а взамен привезти еще зерна. Сэбэ ворчал, дескать, обмен неравный. Мол, за таких коней можно втрое зерна набрать, а Драговит толка в том не соблюдает. Но, Тугор резонно заметил, что доброе отношение к чужакам тоже приходится покупать, и горцы согласились.