Председатель (сборник)
Шрифт:
— Товарищ Трубников?.. Инструктор райкома партии Раменков.
— Добрый день, — отзывается Трубников.
— Мы вас в райкоме ждали.
— Так ведь я еще не председатель, — усмехается Трубников. — Частное лицо.
— Ну, это мы мигом… Я за тем и приехал, чтобы выборы провести…
— Хорошо, что вы на колесах, — говорит Трубников, — мне надо в Турганово за водкой съездить.
— Как?.. — поперхнулся Раменков.
— Я пастуху пол-литра задолжал.
— Простите… Но удобно ли? — мнется Раменков.
— Давши слово — держись. Старик мне
Вздохнув, Раменков идет к мотоциклу. Трубников следует за ним.
— Бабушка, — на ходу обращается он к скотнице Прасковье, — мы по-быстрому съездим, а ты тем временем собери народ.
Они садятся на мотоцикл. Трубников вцепляется своей калеченой рукой в пояс курточки Раменкова, и мотоцикл мчится прочь в голубых клубах дыма.
— Егор Иванович, — поворачивается к Трубникову Раменков, — вы когда будете выступать, то покороче… Так, в общих чертах о международной обстановке, о задачах на сегодняшний день… а то пойдут вопросы, то да се не выкрутишься. — Он резко поворачивает руль, чтобы разъехаться со встречной подводой.
— А ну как провалят? — усмехается Трубников.
— Да что вы! — искренне удивлен его наивностью Раменков. — Мы таких охламонов проводили… А вы — это вы! Только предоставьте все мне.
— Вон как! — иронически приподнял брови Трубников.
Мелькнул колхозный двор, кузня, возле которой свалены поковки, однолемешные плуги, старые бороны.
Пожилой, в прожженном фартуке кузнец, отставив молот, поглядел вслед Трубникову и задумчиво погладил опаленные волосы.
— Ширяев… — повернув голову к Трубникову, говорит о кузнеце Раменков. — Единственный тут член партии.
— А ну-ка остановите!
Трубников соскакивает с мотоцикла и идет к кузнецу.
— Товарищ Ширяев, будем знакомы — Трубников.
— Да я ж тебя пацаненком помню, — отвечает кузнец.
— Тогда, дядя Миша, я тебя как коммуниста прошу: обеспечь, чтоб все трудоспособные колхозники пришли на собрание. Не «кворум» формальности ради, а действительно все.
— Будет сделано, — спокойно отвечает Ширяев, наклонив кудлатую голову.
Трубников возвращается к Раменкову. Унылый звук гонга разносится над деревней. Мотоцикл скрывается вдали.
Маленькое, тесно набитое помещение конторы. За колченогим столом, крытым кумачовыми полосами — сквозь тонкую ткань можно различить перевернутые буквы каких-то лозунгов, — сидят Трубников и кузнец Ширяев. Раменков стоя держит речь. Собрание состоит сплошь из женщин, если не считать парня на деревяшке и двух-трех подростков.
— Товарищ Трубников ваш односельчанин. С юных лет связал свою судьбу с Красной Армией, — говорит Раменков. — Он участник боев в Маньчжурии, под Хасаном и Халхин-Голом, штурма линии Маннергейма, участник Великой Отечественной войны…
В дверях появляется дедушка Шурик и делает Трубникову какие-то знаки.
Трубников машет рукой, встает из-за стола и пробирается к выходу.
— Товарищ Трубников награжден четырьмя боевыми орденами и пятью медалями! Инвалид Великой Отечественной
Трубников вытаскивает из бокового кармана пол-литра и дает дедушке Шурику, тот радостно кивает.
— Первач… — шепчет с завистью парень на деревяшке.
— А ведь ты, дед, меня на жалейке играть учил, — говорит Трубников дедушке Шурику.
— Разве всех упомнишь, — равнодушно бормочет старик
— …Товарищ Трубников член Коммунистической партии с 1921 года… снова продолжает Раменков.
— Надо же, какой человек, — слышится насмешливый женский голос. — Вот и кончились наши страдания!.. — Это Полина Коршикова, средних лет, но еще миловидная женщина.
По собранию прокатывается невеселый смешок. Трубников, возвращаясь на свое место, тоже странно, медленно усмехается.
— Слово предоставляется товарищу Трубникову, — говорит Ширяев.
Тот повернулся к собранию лицом и вдруг увидел, что в дверях появилась женщина в белом платке. Они сталкиваются взглядами, и по-давешнему вспыхивают свежие скулы женщины.
По собранию проходит нетерпеливый шум — Трубников слишком затянул паузу.
— Я сперва отвечу Поле Коршиковой, — говорит Трубников тихим, спокойным голосом.
— Неужто узнал? — насмешливо и смущенно вскинулась Поля.
— Узнал… Ты всегда побузить любила. Так вот, Полина крикнула, что кончились, мол, ваши страдания… Нет, товарищи колхозники, ваши страдания только начинаются. Вы развратились в нужде и безделье, с этим будет покончено. Десятичасовой рабочий день в полеводстве, двенадцатичасовой — на фермах…
Раменков что-то торопливо пишет на бумажке и подвигает Трубникову. Тот читает. «Не то. Зачем запугивать?»
— Вам будет трудно, — продолжает Трубников. — Особенно поначалу. Ничего не поделаешь, спасение одно: воинская дисциплина. Дружная семья и у Бога крадет!
— Товарищ Трубников, конечно, преувеличивает… — с неловкой усмешкой начал Раменков, но осекся под тяжелым взглядом Трубникова Он смешался, нагнул голову.
— Вот чего я хочу, — продолжает Трубников. — Сделать колхоз экономически выгодным и для государства и для самих колхозников. Нечего врать, что это легко. Семь шкур сползет, семь потов стечет, пока мы этого достигнем. Первая и ближайшая задача: колхозник должен получать за свой труд столько, чтобы он мог на это жить — конечно, с помощью приусадебного участка и личной коровы.
— Постой, милок! — крикнула старая колхозница Самохина. — Ври, да не завирайся. Ты где это личных коров видел?
— Во сне, бабка, мне приснилось, что через год у всех коровы будут, а мои сны сбываются.
— Вопросы можно задавать? — спрашивает молоденькая сероглазая бабенка Мотя Постникова.
— Валяйте.
— Вы, товарищ орденоносец, в сельском хозяйстве чего понимаете?
— Да! Знаю, на чем колбаса растет, отчего у свиньи хвостик вьется и почему булки с неба падают. Хватит?