Председатель
Шрифт:
– Полно зубы скалить!
– не выдержал Сердюков.
– Который сознательный колхозник, патриот своей Родины, для любимого государства...
– Он запутался в пустословии.
Трубников закончил за него:
– ...Может питаться святым духом.
– Так отказываешь?
– Нет, не отказываю.
Председатель "Маяка" задышал, как окунь, лицо его озарилось восторженной улыбкой.
– Егор Иванович, ангел, мне бы хоть десяток мужичков!
– Об этом и думать забудь, - холодно перебивает
– Ставь вопрос перед своими колхозниками, чтобы "Маяку" с "Трудом" жить под одной крышей. И нам польза, и государству.
– Хитро придумал, Егор Иванович!
– прищурился Сердюков.
– Не можешь ты моей славы переварить.
– Какая там слава!
– устало махнул рукой Трубников.
– Хочешь, я под тебя пойду замом или парторгом?
– Хитер, хитер! Да на каждую хитрую рожу у нас перехитрик есть. У тебя голосов больше - стало быть, тебя и выберут.
– Ты дело говори: будет польза, если объединимся?
– Понял я тебя, - не обращая внимания на слова Трубникова, говорит Сердюков.
– Думал, хоть горе тебя смягчило, а ты еще лютее самолюбием стал.
– Ты мое горе не трожь, - сухо говорит Трубников.
– А вот о разговоре нашем подумай...
– Дядя Егор!
– В кабинет влетает Алешка Трубников.
– Беда!
– Он осекся, увидев, что Трубников не один.
– Давай, что там у вас?
– И Трубников подал руку Сердюкову.
Но тот не торопился уходить, заинтересованный паническим сообщением Алешки.
– Нюрка Озеркова грозится все руководство перестрелять!
– выпаливает Алешка.
– Что ж, мысль интересная, - так же хладнокровно говорит Трубников.
– А за что?
– За Ваську!
– За какого Ваську? Ширяева, что ли?
Трубников поднялся из-за стола и вместе с Игнатом Захаровичем и Алешкой выходит из правления. Сердюков следует за ними.
– Да за бычка Ваську. Его на бойню хотели гнать, а она заперлась в телятнике, берданку отцову высунула. "Убью, говорит, всякого, кто подойдет". Бригадир сунулся, она как ахнет!
– Бычок этот без дыхания родился, - с улыбкой говорит Игнат Захарович, - она его выходила, ухаживала, как редкая мать за своим дитем
– Сильна дисциплина у вас в колхозе!
– тоном превосходства замечает Сердюков.
Трубников долго, внимательно изучает взглядом Сердюкова
– Что уставился? Нешто на мне нарисовано?
– Да глупость.
– Вот те на! Опять ты умный выходишь, а я дурак?
– Конечно, надо бы понимать: любовь к делу выше дисциплины.
Они походят к телятнику и застают тут странную картину: из маленького окошка под стрехой торчит ствол берданки, а над ним горят два огромных, яростных девичьих глаза.
По-пластунски, укрываясь за кусточками, неровностями земли, к телятнику ползут длинновязый Коршиков, скотница
Полюбовавшись этим зрелищем, Трубников крикнул:
– Отставить атаку!
"Ползуны" поднялись, отряхивая подолы и брюки, а Трубников направляется к телятнику.
Ствол ружья переместился, целя в грудь председателю.
– Не подходите, дядя Егор, стрелять буду!
– Хватит бузить, выходи.
– Не выйду!.. Не дам Ваську!..
– со слезами кричит девушка.
– Я его из соски поила!.. Не подходите!..
– Да уймись ты! Не тронут своего Ваську. Я велю другую животину сдать.
Ствол опустился.
– Правда?.. Не обманете?..
– детским баском говорит Нюрка
– Слово!
– Тогда я его покамест к себе заберу.
– Валяй.
Дверь сарая распахивается, и с ружьем наперевес выходит Нюрка, стройная, тонкая девушка с загорелыми ногами и гордо поставленной головой. За ней трусит, как собачонка, рыжий бычок со звездочкой на плоском лбу.
– Что, взяли?
– с вызовом бросает Нюрка своим преследователям и торжествующе палит в воздух, как: бы салютуя своей победе...
Никто и не заметил, как Коршиков оказался на земле. Поднявшись, он желтым пальцем погрозил Нюрке.
Ты эти ухватки брось - по руководству стрелять!
Трубников оборачивается, ищет кого-то взглядом.
– А где этот... герой? Поучился бы, как надо к колхозному делу относиться.
– А он понял, что убивства не будет, да и убег, - говорит Игнат Захарыч.
Подходят Коршиков и скотница Прасковья.
– Хорошая девушка, - говорит Трубников о Нюрке.
– Вот бы ее сюда заведующей.
– Да, не мешало бы омолодить наш комсостав, - говорит Игнат Захарыч. У нас вон тридцать пять человек десятилетку окончили, а еще никто к месту не определен.
– Опять же - люди с образованием, не то что мы, - встряла Прасковья.
– Ну, не прибедняйся, старая. А вообще я и сам думал, что надо молодых выдвигать. Да вас, чертей, обижать не хотелось. Ждал, когда сами заговорите.
Старики улыбаются - им приятно такое отношение не склонного к чувствительности Трубникова.
– Вот и дело, - подводит итог Игнат Захарыч.
– Построишь санаторию будем в хвойных ваннах плавать.
– И я буду плавать, - встревает Прасковья.
В это время подкатывает запыленный "Москвич" и круто тормозит.
– Егор Иваныч, принимайте гостя!
– вылезая из машины, говорит Клягин. Московский корреспондент.
Трубников сразу мрачнеет.
– Вез бы его в "Маяк".
– У него тема тонкая, - простодушно говорит Клягин.
– "Растет благосостояние колхозников".
– А-а! Тогда ему в "Маяке" и делать нечего!
– усмехается Трубников.