Предсказание
Шрифт:
Он попытался претворить в жизнь известный рецепт медиков и философов всех времен: побеждать тревогу духа изнурением тела. Распорядившись подать самую быструю из своих лошадей, он вскочил на нее и помчался, бросив поводья или подумав, что бросил их, и через четверть часа лошадь и всадник очутились в Сен-Клу, куда при выезде из особняка г-н де Конде не имел ни малейшего намерения следовать.
Он направил свою лошадь в противоположную сторону. Но не прошло и часа, как он оказался на том же месте: замок Сен-Клу превратился для него в магнитную гору мореплавателей из «Тысячи и одной ночи», куда непрестанно
Средство философов и медиков, безошибочно действующее на всех, было бесполезным для принца де Конде — так, во всяком случае, могло показаться. Да, он пытался весь этот день, вплоть до самого вечера, изнурять тело, но все равно с самого утра испытывал томление духа.
И как только день стал клониться к закату, он вернулся к себе, разбитый, унылый, изнывающий от страсти.
Камердинер подал ему три письма, судя по почерку — от первых дам двора: он их даже не распечатал. Камердинер же сообщил ему, что некий молодой человек уже шесть раз в течение дня заходил, заявляя, будто у него имеются чрезвычайно важные сведения, предназначенные лично для принца, и каждый раз, несмотря на все настояния, отказываясь назвать свое имя, а принц обратил внимание на эту новость не более чем если бы ему сказали: «Монсеньер, хорошая погода» или «Монсеньер, идет дождь».
Он поднялся в спальню и машинально открыл книгу. Но какая книга способна притупить боль от укуса этой змеи, грызущей сердце?
Он бросился на постель; но как плохо он ни спал прошлой ночью, как ни утомился от дневной скачки, он тщетно призывал себе на помощь друга, называемого сном и, подобно прочим друзьям, неразлучного с нами в дни счастья и исчезающего тогда, когда он особенно нужен, то есть в дни невзгод.
Настал долгожданный час; колокол на башне прозвенел двенадцать раз; проследовала стража, крича:
— Полночь!
Принц набросил на себя плащ, пристегнул шпагу, подвесил к поясу кинжал и вышел.
Нет необходимости спрашивать, куда он направился.
В десять минут первого он был у ворот Лувра.
У часового уже было соответствующее распоряжение, так что принцу достаточно было назвать себя, и он вошел.
В коридоре, куда выходила дверь, ведущая в зал Метаморфоз, прогуливался человек.
Конде на миг заколебался. Этот человек был обращен к нему спиной, однако, услышав шаги принца, он повернулся, и наш влюбленный узнал поджидающего его Дандело.
— Ну вот, — сказал он, — как я и обещал, готов оказать вам помощь против какого угодно любовника или мужа, если они преградят вам дорогу.
Конде лихорадочно сжал руку друга.
— Благодарю! — произнес он. — Но, насколько я знаю, мне нечего опасаться: любят-то не меня.
— Но тогда, — спросил Дандело, — какого дьявола вы пришли сюда?
— Чтобы поглядеть на того, кто любим… Но тихо! Кто-то идет.
— Где? Я никого не вижу.
— Зато я слышу шаги.
— Черт побери! — воскликнул Дандело. — Ну и тонкий слух у ревнивцев! Конде оттащил друга в нишу стены, и оттуда они заметили фигуру, похожую на тень: приблизившись к дверям зала Метаморфоз, она замерла на мгновение, прислушалась, осмотрелась и, ничего не услышав, ничего не увидев, толкнула дверь и вошла в зал.
— Это вовсе не мадемуазель де Сент-Андре! — пробормотал принц. — Она выше Шарлотты на целую голову!
— Так, значит, вы ждете именно мадемуазель де Сент-Андре? — спросил Дандело.
— Да нет, не жду; я ее подстерегаю.
— Но почему именно мадемуазель де Сент-Андре?..
— Тихо!
— Тем не менее…
— Берите, мой дорогой Дандело, успокойте вашу совесть и прочтите эту записку; только берегите ее как зеницу ока; почитайте на досуге, и если, против ожидания, я сегодня вечером не обнаружу того, ради кого пришел, постарайтесь по почерку найти того, чьей рукой она написана.
— Я могу передать эту записку брату?
— Он ее уже прочел: разве у меня есть от него секреты?.. Ах! Я бы все отдал, чтобы узнать, кто написал ее.
— Завтра я вам верну ее.
— Нет, пусть она побудет у вас. Можете оставить ее у брата; не исключено, что я и сам смогу кое-что вам рассказать… Да, смотрите, это та же самая женщина, которая сейчас заходила в зал…
Тень в это время вышла и на сей раз направилась туда, где находились два друга; к счастью, этот коридор, возможно преднамеренно, было плохо освещен, а угол, где они спрятались, находился в стороне, и там было темно.
Но когда эта тень быстрым шагом проследовала мимо, несмотря на мрак, было легко понять, что дорога ей знакома.
И как только она миновала обоих друзей, г-н де Конде вцепился в руку Дандело.
— Лану! — пробормотал он.
Лану была одной из фрейлин Екатерины Медичи; поговаривали, что из всех фрейлин королева-мать больше всего доверяла ей и больше всех ее любила.
Зачем она сюда приходила, если не для устройства свидания, о котором шла речь в записке?
Более того, она не закрыла за собой дверь, но оставила ее приоткрытой: значит, она вернется.
Нельзя было терять ни мгновения, ибо, вернувшись, она могла затворить дверь за собой.
Все эти мысли молнией пронеслись в голове у принца; он еще раз пожал руку Дандело и бросился в направлении зала Метаморфоз.
Дандело попытался его удержать, но Конде был уже далеко.
Как принц и предполагал, дверь поддалась от самого слабого нажима, и он очутился в комнате.
Этот зал, один из самых красивых в Лувре, еще до того, как Карл IX начал сооружение малой галереи, получил свое имя от мифологических сюжетов, изображенных на гобеленах.
Это были легенды о Персее и Андромеде, о Медузе, о боге Пане, об Аполлоне, о Дафне, и на всех этих картинах игла неоднократно одерживала победу в состязании с кистью.
Но самое пристальное к себе внимание привлекало, как рассказывает один из историков, изображение Юпитера и Данаи.
Даная была вышита столь изящно и умело, что на ее лице явственно отражалось чувственное наслаждение, проистекавшее из ощущения, созерцания и восприятия ниспадающего золотого дождя.
И она, как царица всех гобеленов, была освещена серебряной лампой, кованой, а не литой, причем, как уверяли, ее изготовил лично Бенвенуто Челлини. И действительно, кто еще, кроме флорентийского чеканщика, мог прославить себя тем, что из одного куска серебра им была изготовлена цветочная ваза с вырывающимся ярким цветком, то есть пламенем?