Предсказание
Шрифт:
Это изображение Данаи занимало целую стену алькова, и лампа, освещавшая бессмертную Данаю, созданную художником, одновременно предназначалась для того, чтобы освещать всех Данай, живых и смертных, ожидавших в этой постели под гобеленом золотой дождь Юпитеров этого земного Олимпа — Лувра.
Принц огляделся вокруг, приподнял занавеси и портьеры, чтобы убедиться, что он тут один, и после тщательной проверки перешагнул через балюстр и, улегшись на ковер, скользнул под кровать.
Для тех из наших читателей, кто незнаком с меблировкой XVI века, поясним, что такое балюстр.
Балюстром
Изобразив сцену, в которой г-н де Конде перешагнул балюстр, причем так же быстро, как об этом рассказано, мы рассчитывали, что читатель удовольствуется этим и можно будет прекратить дальнейшие наблюдения; но, подумав, предпочли, вместо того чтобы уклониться от повествования, храбро ринуться вперед.
Улегшись на ковер, как об этом уже говорилось, принц скользнул под кровать.
Без сомнения, это была весьма смехотворная позиция, недостойная принца, особенно если этого принца зовут де Конде. Но что вы хотите, это не моя вина, если принц де Конде, молодой, красивый, любвеобильный, но столь ревнивый, попал в смешное положение, и уж раз я обнаружил этот факт в исторических материалах, касающихся его лично, мне незачем быть более щепетильным, чем историку.
Однако ваше замечание, дорогой читатель, вполне правильно и разумно: едва принц очутился под кроватью, как ему в голову пришли те же самые соображения, что и вам. Ругая себя самым суровым образом, принц представил, как неприлично он будет выглядеть под этой кроватью, если его там обнаружат (пусть это будет всего лишь слуга); какую пищу для насмешек и издевательств даст он своим врагам! Каков будет риск потерять уважение друзей! Ему даже стало казаться, что из гобелена возникает разгневанное лицо адмирала, ведь и в детском, и в зрелом возрасте, попав в сомнительную ситуацию, мы больше всего опасаемся, что нас застигнет именно тот, кого больше всех любим и уважаем, ибо нам страшно и стыдно услышать именно от него слова упрека и осуждения в связи с нашей безумной выходкой.
Вот почему принц обратил к себе (просим щепетильных читателей в этом не сомневаться) все возможные упреки, какие при подобных обстоятельствах могли бы возникнуть у человека его склада ума и его положения; однако результатом всех размышлений было лишь то, что принц выдвинулся ближе к краю кровати, сантиметров на двадцать, как бы мы сказали сегодня, и устроился как можно удобнее.
Тем более что ему было над чем поразмышлять.
Он стал продумывать варианты своего поведения на случай появления влюбленной пары.
Самое простое — быстро выбраться наружу и безо всяких объяснений скрестить шпаги со своим соперником.
Однако этот вариант, каким бы простым он ни казался, по здравом размышлении представился ему достаточно опасным не столько для жизни, сколько для чести. Да, конечно, этот человек, кто бы он ни был, соучастник преступного обмана мадемуазель де Сент-Андре, но, соучастие непредумышленное.
И тогда он вернулся к первоначальному намерению, готовясь хладнокровно присматриваться и прислушиваться к тому, что произойдет у него на глазах и достигнет его ушей.
Но стоило ему мысленно свершить этот величайший акт смирения, как вдруг звоночек его часов, весьма громкий, внезапно поставил принца в опаснейшее положение, о котором он даже не подумал. С тех самых времен (и увлеченность многих — от Карла Пятого и до Сен-Жюста, — это с избытком подтверждает) карманные и комнатные часы, будучи не только предметами роскоши, но и плодами фантазии, ходили не по упованиям механика, а по собственному капризу. В итоге часы г-на де Конде, отстававшие на полчаса от луврских, вздумали бить полночь.
Господин де Конде, как нам уже приходилось наблюдать, отличался исключительной нетерпеливостью; из опасения, что все может раскрыться, он не мог позволить часам играть по собственному усмотрению и тем самым предать своего хозяина; положив нескромную игрушку в ладонь левой руки, он прижал к ней рукоятку кинжала и с силой надавил на циферблат; под этим натиском, сокрушившим их двойной корпус, часы издали последний вздох.
Человеческая несправедливость взяла верх над безвинным предметом. Стоило этой казни свершиться, как вновь отворилась дверь и скрип ее тотчас же привлек внимание принца; г-н де Конде заметил, как на пороге, следуя на цыпочках за отвратительной личностью по имени Лану, настороженно оглядываясь и прислушиваясь, появилась мадемуазель де Сент-Андре.
IX. ТУАЛЕТ ВЕНЕРЫ
Когда мы сказали: «Следуя на цыпочках за отвратительной личностью по имени Лану», то ошибались, но не насчет Лану, а насчет мадемуазель де Сент-Андре.
Очутившись в зале Метаморфоз, мадемуазель де Сент-Андре более не следовала за Лану, а шла впереди.
Лану задержалась, чтобы затворить дверь.
Девушка остановилась перед туалетным столиком, на котором находились два канделябра, ожидающие лишь живительного огня, чтобы вспыхнуть ярким светом.
— Ты уверена, что нас никто не видел, моя дорогая Лану? — спросила она сладчайшим голосом, заставившим сердце принца, ранее трепетавшее от любви, трепетать от гнева.
— О, ничего не бойтесь, мадемуазель, — ответила сводня, — после вчерашнего угрожающего письма в адрес короля отданы самые строгие распоряжения, и начиная с десяти часов вечера ворота Лувра накрепко закрыты.
— Для всех? — спросила девушка.
— Для всех.
— Без исключения?
— Без исключения.
— Даже для принца де Конде? Лану улыбнулась:
— Для принца де Конде в особенности, мадемуазель.
— Ты в этом совершенно уверена, Лану?
— Совершенно, мадемуазель.
— А! Значит…
И девушка тотчас же осеклась.
— Почему вы так опасаетесь его высочества?
— По многим причинам, Лану.
— Так уж и по многим?
— Да, и среди них есть одна особая.
— Какая же?
— Как бы он не последовал за мною сюда.
— Сюда?
— Вот именно.
— В зал Метаморфоз?
— Да.
— Но как он может знать, что мадемуазель здесь?