Предсказания китайского печенья
Шрифт:
— Скажи, родная, и когда я буду надевать эти ошеломительные наряды, едем всего на три дня, — было вступила я.
— Еще спасибо скажешь. Не бесприданницу, чай, выдаем, — шумела подруга. — Как говорят в Советской Армии: умом ты можешь не блеснуть, но сапогом блеснуть обязан. А мы и умом, и нарядом и небесною красотою. Так что, Нелька, вся страна смотрит на тебя. И, что б без обручального кольца не возвращалась!
— Тьфу, тьфу, тьфу… — поплевала я через левое плечо. — Не сглазить бы!
Мои домашние пожелали мне приятного путешествия, Лерка не сдержала своей радости оттого, что несколько
На Ленинградский вокзал нас отвез Мишель. Сам вызвался.
Если честно, то после рассказа Аллочки, об интересе Мишеля к нашим отношениям, на вокзал я лучше бы отправилась на такси. Не хотелось начинать путешествие с нескромного любопытства или зависти друга юности Анри. Но, видя, как Анри с удовольствием принял предложение Мишеля, оттаяла — может быть, мы слишком подозрительны и это просто забота о друге, находящемся в чужой и, наверняка казавшейся ему враждебной, стране.
Из-за позднего отправления поезда, толчеи на Ленинградском вокзале не было. В привокзальном кафетерии мы ожидали, когда состав подадут на пути. Рядом расположился цыганский клан, дети спокойно сидели на материнских руках, последние исподволь поглядывали на нас, словно решаясь подойти и попросить позолотить ручку за предсказанное женское счастье. Но, старый цыган, зыркнув своим орлиным глазом, пресек еще не начавшиеся приставания к иностранцам.
Наконец, состав подали, и мы двинулись по перрону, сопровождаемые перестуком колес моего чемоданчика, который вез Мишель. Они с Анри шли немного впереди нас, о чем-то говорили по-французски. Я удержала рукой Аллочку, собравшуюся было догнать их. Пусть поговорят. В ночном резонирующем воздухе до нас долетали обрывки фраз.
— Наставления дает, — резюмировала Аллочка. — Боится, стреляный воробей Мишель, чует, что считаны Анрюшкины холостые денечки.
— Ты — иерихонская труба, Аллочка. Говори тише, а то о наших планах уже слышали машинисты пригородных электричек, — и я дернула ее за рукав.
— Молчу, молчу, — пошлепала себя по губам Аллочка. — Смотри, науськает Мишелька несмышленыша и уйдет наша добыча!
В своих думах Аллочка отождествляла себя со мной и очень искренне переживала предполагаемый провал операции.
— И вовсе Анри не несмышленыш, — защитила любимого я. — Он умный, добрый, а, главное, он меня любит.
— Вот теперь я верю, что ты влюблена! Глупее не слышала. Добрый… Пожалел волк кобылу, дальше знаешь. Это, пока ты подол свой в кулачке держишь, он тебя любит, а разожмешь… Все они одним миром мазаны, что наши, что французы, что китайцы…
Аллочка прервала свой географический экскурс лишь, когда заметила, что мужчины остановились около проводника спального вагона. Наш проводник был молод, весел, симпатичен и Аллочка тут же принялась кокетничать с ним. Я увидела в этом желание позлить Мишеля и заставить его ревновать. Мишель принял игру и бросал на Аллочку притворно-дикие взгляды. Сделав суровое лицо, сведя черные, вразлет брови, он напоминал кавказца. Даже стало немножко страшновато.
Анри достал из кармана легкой, спортивной куртки наши билеты и паспорта.
Проводник, проверив документы, сообщил нам, что отправление поезда через пять минут. Мы начали прощаться. Аллочка обняла Анри, поцеловала в щеку, по-русски сказала ему, что бы он берег меня. Мишель перевел на французский ее просьбу.
Анри энергично закивал головой. Удовлетворенная Аллочка перекинулась на меня.
Измазав губной помадой мою щеку, она попыталась дать мне последний инструктаж.
— Сразу не давай, пусть хорошенько попросит. Эх, Нелька, не я на твоем месте. У меня б до Питера на коленях стоял!
Я отмахнулась от картинки возникшей в моем мозгу. Анри, стоящий на коленях, в пропахшем табаком тамбуре, и цепляющийся руками за подол Аллочкиного платья.
Проводник потащил мой чемоданчик по узкому коридору спального вагона. Колесики задевали ковровое покрытие и норовили потащить его за собой. Проводник пыхтел и честно зарабатывал свой доллар. Сдернув в сторону дверь купе, он с гордостью показал нам, как пользоваться теми немногими удобствами, находящимися в нем.
Затем выйдя в коридор, мы долго махали вслед медленно удаляющимся от нас Аллочке и Мишелю.
Проводник предупредил, что в пути у нас будет три остановки: Тверь, Вышний Волочок и Бологое, что на остановках закрывают туалеты, и заверил, что до Ленинграда беспокоить нас не будет.
Дверь закрылась. Мы остались вдвоем.
Анри с интересом посмотрел на две неширокие полки, разделенные столиком. Видел бы он обычные купе, плацкарт и блага общего вагона! Но для нас главное, что мы вместе, что сегодня первая ночь, когда нам не надо расставаться. Наконец-то исполнится мое желание уснуть рядом с ним, обняв, до утра ощущая его тепло и слыша ровное дыхание.
Анри присел на полку, притянув меня к себе на колени. По радио певец пел что-то бодренькое, о дорогах уходящих в даль. Анри взял мое лицо в чашу из своих ладоней и посмотрел мне в глаза, завороженная, я не могла оторвать от него глаз, и сердце набатом застучало в груди. Его губы приблизились, и купе уплыло в потемневшем кадре поцелуя. Губы, приручив мои, передвинулись вниз по шее, к вырезу моей блузки. Теперь руки обхватили мою грудь, а большие пальцы разглаживали шелк бюстгальтера на моих сосках. Захотелось опрокинуться навзничь и забыться в жадном обладании его тела. Словно угадав мое намерение, Анри не позволил мне коснуться спиной казенного покрывала. Он удерживал меня на своих коленях и мучил ласками, заставляя извиваться от страсти. Вдоволь натешившись и уже не смея сдерживаться, он вскочил, подхватив меня за талию, и рывком сорвал свои джинсы, звякнув пряжкой ремня.
Наконец-то мы дома!
Мое обещание было исполнено, только с рассветом, часов около пяти, мы уснули, не замечая тесноты облюбованной нами, в полном смысле этого слова, полки. Кожей спины я чувствовала его дыхание, и его рука лежала на моем животе, будто снова готова начать ласки.
Проводник шел по вагону и тихонько стучал в двери купе, оповещая пассажиров о том, что мы приближаемся к Московскому вокзалу города-героя Ленинграда.
Глава пятая