Представь нас парой
Шрифт:
Не стоило удивляться его предположению, что она неожиданно появилась на пороге его дома, рассчитывая получить милостыню. Для Матиаса в этой жизни деньги были единственным, что имело смысл. Когда он рос, их было недостаточно, и он приложил усилия, чтобы компенсировать их нехватку.
И неудивительно, что Джорджи с Матиасом действовали друг другу на нервы, ведь они не имели ничего общего, как небо и земля? Она любила поспорить, а он славился своей сдержанностью. Ее не интересовали деньги, а он только и думал о них. Она любила Корнуолл, а он не мог дождаться, чтобы
– Ну, Джорджи, выкладывай. Тебе нужны деньги? Ты жила не по средствам? – с преувеличенным интересом спросил он. – Тут нечего стыдиться. Хотя, подожди… Кажется, я понимаю причину твоего смущения, учитывая твой благочестивый взгляд на жизнь, о котором за последние десять лет ты прожужжала уши всем, кому только можно.
Джорджина заскрежетала зубами и сжала руки в кулаки.
– Матиас, я приехала к тебе не за деньгами.
– Я так и подумал.
Он продолжил водить ее по дому, открывая двери и не утруждая себя объяснениями о предназначении каждой из комнат.
– Почему?
Джорджина не удивилась, увидев шикарную обстановку его дома, отделанного в стиле минимализма. Здесь царил белый цвет, на стенах висели большие, стоившие немалых денег полотна абстракционистов. Повсюду было много хромированных поверхностей. В общем, все самое лучшее, что можно купить за деньги. Матиас изучал математику и экономику в университете и окончил его, получив работу в инвестиционном банке. Вскоре он заработал свой первый миллион и отправился в свободное плавание, скупая компании на грани банкротства и оптимизируя их. Параллельно он инвестировал в недвижимость. К тридцати годам Матиас выстроил целую империю и обладал таким количеством денег, истратить которое жизни не хватит.
Неудивительно, что Роуз побаивалась своего единственного сына-миллиардера.
– Он всегда был немного гением, – однажды тоскливо заметила она. – Вот почему его никогда не привлекала обычная жизнь. Ему хочется большего…
– Джорджи, – прервал ход ее мыслей Матиас, – глядя на тебя, не надо быть гением, чтобы догадаться, что ты не питаешь интереса к тому, что может повлечь за собой долги.
– Что ты хочешь этим сказать?
– По тебе не скажешь, что ты ведешь разгульную жизнь. Если ты питаешь слабость к брендовой одежде, скоростным авто и драгоценностям, тогда ты чертовски хорошо это скрываешь. Я бы ни за что не поверил, что ты, в детстве вся такая бережливая и экономная, превратишься в транжиру, – пояснил Матиас. – Хочешь продолжить осмотр дома и подняться наверх?
Он хоть понимал, насколько обидными могли быть его слова?
– Или ты уже отдохнула и наконец скажешь, зачем приехала? Может, ты и перекусила в поезде, но я зверски проголодался. Я закажу еду на дом. Но если хочешь посмотреть остальные комнаты, я сделаю заказ позже.
– Нет. Я не хочу наверх, – выдавила Джорджи.
Несмотря на неприязнь, которую она испытывала к нему, она всегда слишком легко ассоциировала его со спальнями, ведь он был таким сексуальным, и время не до конца уничтожило остатки ее влюбленности. Джорджина
– Хорошо. – Он направился обратно на кухню, попутно заказывая еду по телефону. – Где ты планировала заночевать?
Он взглянул на ее потертый рюкзак цвета хаки, лежавший на полу.
– В отеле.
– Это никуда не годится. Разве ты не собиралась остановиться у меня? Или ты считаешь, что я не ценю всего, что ты сделала для моей матери и продолжаешь делать? Предоставить тебе ночлег – это самое меньшее, чем я могу отблагодарить тебя.
– Хотя я не единственная, кто должен помогать ей, – покраснев, пробормотала Джорджина.
– Старый приемчик, мы его уже проходили. За эти годы я наслушался от тебя достаточно критики в свой адрес, так что давай ближе к делу.
Его охватило чувство вины, но с чего ему винить себя? Он поддерживал мать финансово, позаботился о том, чтобы она ни в чем не нуждалась. Ему пришлось трудиться в поте лица, чтобы заработать эти деньги, а без них ее жизнь не была бы такой радужной. Когда в доме что-то выходило из строя, он тут же заменял эту вещь чем-то суперсовременным. Теперь кухне его матери мог позавидовать любой профессиональный шеф-повар. А что касается фермы…
Органическая ферма – в чем Матиас убедился много лет назад – была самой настоящей головной болью. Зерновые обладали скверной привычкой падать жертвой насекомых-вредителей. Куры, продержавшиеся на ферме полтора года, становились добычей лисиц или бродили неизвестно где, поэтому их яйца никогда не попадали на полки местных продуктовых лавок.
Хотя, справедливости ради, все это казалось Матиасу меньшим злом, чем рейки-терапия, так называемый приют для осликов или творческая мастерская по производству украшений, которые предшествовали ферме.
Так что о какой вине может идти речь? Пусть они с матерью и не были близки, но у скольких родителей и детей отношения складывались гладко и без проблем? Матиас считал себя ответственным сыном, и, если мать расценивала его личную жизнь как неудавшуюся, так тому и быть.
Он отмахнулся от несвоевременных воспоминаний и вернулся в реальность, услышав, как извиняется Джорджи.
– Извини? – изумленно переспросил он и расплылся в улыбке. – Ты извиняешься за то, что критикуешь меня? Вот теперь я по-настоящему встревожен. С каких это пор ты просишь прощения за то, что действуешь мне на нервы?
Джорджи проигнорировала его вопрос и продолжила осматриваться по сторонам.
Он хотел нарушить затянувшуюся паузу, но тут в дверь позвонили. Привезли заказ из отличного лондонского ресторана.
– Я заказал еду на нас двоих, – сказал Матиас, вернувшись на кухню и доставая тарелки и вилки с ножами. Потом плеснул в бокалы вина и уселся за стол напротив Джорджины.
Ей не следовало есть, ведь она перекусила в поезде, и не мешало бы сбросить парочку килограммов. Но у нее потекли слюнки при виде рассыпчатого белого риса, зажаренной в вине говядины и овощей…