Представь нас парой
Шрифт:
А потом вмешался здравый смысл, но было уже слишком поздно поворачивать назад, и тепло сменилось леденящим душу страхом.
Сейчас, сидя перед Матиасом, она не могла понять, что на нее нашло. С чего она взяла, что ее идея хорошая? Она отправилась в Лондон, приготовившись отстаивать свою точку зрения, но забыла, каким устрашающим может быть Матиас.
Ну почему здравый смысл не поспевал за ее душевными порывами?
– Прости? – не поверил своим ушам Матиас. – Кажется, я ослышался…
Глава 2
Джорджина отрицательно покачала головой.
– Нет,
– Хорошо. Тогда я повторю твои слова, а ты скажешь, правильно я все понял или нет. Итак, моя мать находится в немного подавленном состоянии…
– У нее все признаки депрессии…
– Которую наверняка можно вылечить с помощью таблеток, потому что – веришь или нет – такие состояния, как депрессия, в самом деле лечатся таблетками. Но ты самостоятельно, не посоветовавшись со мной, решила исключить это практическое решение.
– По-твоему, все так однозначно, но ты ошибаешься. И ты убедился бы в этом сам, если бы почаще приезжал домой!
– Джорджи, отложи на время свою критику. Одним словом, моя мать грустит, мечтает услышать топот маленьких ножек, и, чтобы услужить ей и поднять настроение, ты решила сказать ей чудовищную ложь о том, что мы с тобой встречаемся.
– Матиас, видел бы ты выражение ее лица. Она давно не выглядела такой счастливой. Может, со дня смерти твоего отца.
Только он явно не обрадовался. Его глаза метали молнии. Конечно, Джорджина и не ждала, что он тут же капитулирует, о таком и мечтать нельзя было, но не собиралась отступать. Она не могла допустить, чтобы его мать начала увядать, страдая хронической депрессией.
Даже после смерти мужа Роуз не смотрела на окружающих таким потухшим взглядом, как сейчас. Тот факт, что диагностические исследования продолжались, только способствовал тому, что она начала верить, будто в жизни ее не ждет ничего хорошего. Она больна, подавлена, и ничего не изменится.
Джорджи только сейчас по-настоящему осознала, что эта женщина давно стала для нее второй матерью. Джорджина была совсем не похожа на свою родную мать, которую очень любила и которая вращалась в университетской среде – мире, абсолютно незнакомом ей. Она не пошла по стопам своих высокоинтеллектуальных родителей. Отец Джорджи преподавал экономику, а мать – международное право, тогда как она чуть ли не с самого младенчества проявляла интерес к творчеству. Спасибо родителям, что никогда не подталкивали ее делать карьеру. И пока они занимались своими университетскими делами, Джорджи сбегала в дом родителей Матиаса, которых обожала за их эксцентричную креативность.
Она правда любила Роуз, и мысль об этом добавила немного выдержки ее слабеющей решимости.
– Если бы я не знал тебя, я бы подумал, что ты рехнулась. Один маленький вопрос, Джорджи. С чего ты взяла, что моя мать поверит, будто мы с тобой встречаемся? Мы все время ругаемся. И она знает, что мне не нравятся женщины, которые любят поспорить. Ради всего святого, она была знакома с достаточно многими из моих подружек, чтобы понять, что ты абсолютно не из тех женщин, которые мне нравятся!
Каждое его слово, слетавшее с этих соблазнительных губ, причиняло боль, но Джорджина отказывалась отступать.
– Значит… тебе не нравятся женщины, которые любят
Матиас сложил руки на груди и разразился смехом.
– Теперь ты обвиняешь меня в поверхностности, – протянул он. – Но хочу заметить, что у меня никогда не было проблем с высоченными блондинками с ограниченным словарным запасом. Когда ты живешь в быстром ритме, меньше всего хочется, чтобы рядом оказалась докучливая пила, которая недовольна твоим опозданием на пять минут или тем, что ты забыл купить молоко.
– Что-то я сомневаюсь, что ты занимаешься такими приземленными вещами, как покупка молока.
– Да, такого не случалось с тех пор, как я в детстве работал посыльным в этой убогой лавчонке рядом с домом Берти. Конечно, после того, как мои родители решили завести корову, покупать молоко мы стали значительно реже, – натянуто ответил он. – Но вернемся к нашему разговору. Если мать купилась на твои небылицы, тогда у нее проблемы посерьезнее депрессии. Я хочу сказать… Когда именно мы закрутили этот сладострастный, тайный роман, о котором стало известно только сейчас?
Они давно не разговаривали так долго, оставаясь наедине, и Джорджина была очарована загадочной, волнующей красотой Матиаса. Теперь она подмечала детали, которые раньше смутно отпечатались где-то в ее подсознании.
Например, глубокий серый цвет его глаз временами становился ледяным, словно замерзшие арктические пустыни, а иногда они почти что чернели и полыхали огнем. Еще ее завораживали чувственный изгиб его губ и идеальные черты лица. Не говоря уже о впечатляюще густых ресницах Матиаса, которыми он так хорошо скрывал то, что не хотел показывать миру. Он источал грешную сексуальную притягательность такой силы, что у Джорджи начинали путаться мысли, и чем больше она смотрела на него, тем быстрее забывала все, что хотела сказать ему.
Словно в былые дни, когда она мечтала об отношениях, не имевших ни одного шанса стать реальностью, ее охватило дикое волнение, которое она всегда испытывала в присутствии Матиаса. Как будто не было этого вмешательства времени… как будто Джорджи никогда не видела собственными глазами тот тип женщин, который он предпочитал, и тот, который ему определенно не нравился. Под вторым подразумевалась она сама.
Она отвела в сторону свои непослушные глаза и сосредоточилась на точке повыше его правого плеча.
– Матиас, я близка с твоей матерью, но я не докладываю ей о каждом своем движении. Я сказала, что мы с тобой тайно встречаемся последние пару месяцев, и не хотела говорить об этом, потому что еще не успела привыкнуть к происходящему…
– Гениально. Но теперь все изменилось, потому что мы… что? Нас озарило? Уточни.
– Я просто сказала, что… мы только недавно вместе, но у нас определенно все серьезно…
– И, как я полагаю, ты не стала вдаваться в детали, потому что понадеялась на старую поговорку о том, что люди всегда поверят в то, во что хотят верить?