Предвестники табора
Шрифт:
— Вы бы взяли свою жену с собой.
— Куда? В Голландию? — рука Лукаева с чашкой чая пораженно застыла в воздухе.
— Ну да… — Перфильев ответил это неуверенно, даже как-то боязно, словно опасался, что Лукаев сейчас вспылит, а то, еще того хуже, набросится на него.
И хотя этого не произошло, Лукаев ответил ворчливо и довольно нервно (сразу стало ясно, что подобное предложение он слышал ранее и от своего сына):
— Нечего ей там делать, ясно? Я как раз хотел съездить, чтобы отдохнуть от нее. Да и такие переезды только повредят ее состоянию.
Последовала
— Помните, я сказал, что эти пастеныши — я имею в виду соседские — отомстили мне за то, что я отсудил у них кусок земли? Кирилловские.
— Да-да.
— Вот об этом я и хотел рассказать. О замерах, которые я здесь проводил. Видите ли… — старик чуть наклонился, чтобы сделать из чашки пару глотков, и его лысина снова сверкнула; во время глотка кустистые брови напряглись, — я же совсем недавно поставил эту изгородь. Недели три назад. И прежде всего, чтобы никто больше не оттяпывал моей территории.
— А так делали?
— О-о-о!.. Еще как! В прошлом году Кирилловы совсем обнаглели — насажали на моем участке смородиновых кустов. Но я им за это сказал пару ласковых… Да, сказал, еще как сказал. Но они все не желали их выкорчевывать, вот я и решил, что с этого года приму меры… Ха, как точно это у меня с языка сорвалось — меры. Я знаете, что сделал? Специально купил большой сантиметр. Большой и очень точный. И очень современный. Чтобы вымерить длину участка. Кирилловы оттяпали у меня здоровенный кусок, и оставить это просто так я никак не мог — ну вы же понимаете меня?
— Прекрасно понимаю.
— И знаете, что выяснилось? — снова в голосе Лукаева послышались ворчливые нотки, — они украли у меня двадцать сантиметров. Представляете?
— Да уж…
— Я замерял со стороны дороги. Вот и пожалуйста — двадцать сантиметров. Целых двадцать! А посчитайте, сколько это будет в площади. Это же ужас какой-то!
— Да, и правда. Ужас.
— Мне, естественно, пришлось обратиться к председателю. Ну а извините, что еще прикажете мне делать? — Лукаев развел руками, словно оправдываясь на уже прозвучавшее осуждение, — если бы это было десять или пятнадцать сантиметров, я еще бы стерпел (вот здесь Лукаев был, конечно, неискренен), — но двадцать — нет, это перебор. Это слишком! Ну и я настоял председателю, чтобы он вызвал всех этих… ну как их… забыл… словом, чтобы узаконили…
— Вы не о юристах говорите?
— Ну да, вроде того. И все же, по-моему, это были не совсем юристы. Я в этих делах худо разбираюсь, но да ладно. Председатель вызвал, и они заставили выкорчевать и даже проследили за всем скрупулезно — я на этом настоял. Правда, они сначала тоже начали замерять — их было двое, парни, такие деловитые, основательные на вид… ну а потом выпрямляются и говорят: «Все верно, двадцати сантиметров не хватает». Ну а эта стерва, Дарья Кириллова, тоже уже вышла с участка и поджидала, что они скажут, и все только готовилась заорать по любому поводу. Вы же знаете, она такая… Еще говорит: «вы, Лукаев, решили, видно, начать новое лето со старой песни. Ну это уж верно — горбатого могила исправит». Стерва, одним словом, стерва. Ну а я на сей раз отвечать ей грубо не стал, сказал только, чтобы помолчала и следила получше за тем, что происходит, а то скажет потом, будто я что-то подстроил… Мы с ней, знаете ли, все время цапаемся. Но как только эти двое
Перфильев сказал, что теперь припоминает: он тоже слышал что-то об этой истории.
— Ну вот видите, — у Лукаева был такой кисло-довольный вид, что сторожу даже горло сдавило, — так вот, чем вся эта история кончилась. С замерами, я имею в виду… Я ведь и после них еще знаете как много понаслушался — подумать только! От братца Кирилловой, на сей раз уже, от братца. Вы ведь его знаете — такой, спивающийся потихоньку.
— Да. Знаю.
— Ну а потом я и решил этот забор поставить, чтобы больше у нас земли не крали и никаких споров не было. Илья денег дал, я нанял ребят. Они все за три дня сделали. Дело того стоило. А вы как считаете? — осведомился Лукаев у сторожа, словно старика действительно заботило его мнение.
— Да-да, стоило… Безусловно стоило.
— Ну а теперь вы видите, что творится. Опять началось — камнем в крышу засветили. Если не Кириллова с братцем, то теперь их пастеныши доводить будут. Ну я им знаете, что сделаю… Запихну их в эту банку с грибом — он как раз жаловался мне, что ему одной заваркой надоело питаться, — Лукаев подмигнул грозно; в глазах светилось озорство, — никто мне и слова за это не скажет — никто не поверит просто… разве кто-нибудь поверит, что два человека могут поместиться в двухлитровой банке?.. Ха-ха-ха… Ну а если серьезно, я просто не хочу опять с их родителями в полемику вступать — я лучше по-другому поступлю… ах, постойте, неужто один из них!
Перфильев невольно проследовал за взглядом Лукаева — а тот смотрел теперь в незанавешенное окно, через которое можно было видеть окна соседского дома. В одном из них в этот момент как раз и появился восьмилетний Максим Кириллов — в их сторону он поначалу не смотрел, а зачем-то вертел в руках ржавую жестянку «Nescafe», взятую им с подоконника, всю испещренную царапинами и гвоздяными дырочками, в одной из которых как раз таки и застряла «сотка», — да, поначалу мальчик не смотрел в их сторону, однако, видимо, некое ощущение постороннего присутствия все же заставило его в результате поднять глаза.
Тотчас же Лукаев постучал кулаком по стеклу и принялся внушительно грозить; его губы превратились в тонкую нитку с побелевшими от ярости впадинками с обеих сторон.
Максим удивленно пялился на Лукаева, — глаза мальчика превратились едва ли не в блюдца, — а потом произошло то, что и должно было произойти — он мигом опустил штору и скрылся из виду. (Жестянку он бросил на подоконник; несколько секунд она удерживалась, подпираемая гвоздем, но после все же не выдержала и бесшумно свалилась вниз).
— Вот пастеныш! — Лукаев сел. — Видели, да, как испугался? — Да.
— Это точно они — у меня теперь в этом никаких сомнений нет.
— У вас вроде бы и раньше не было.
— Да… ну, я им покажу. Вчера было знаете сколько времени? Полвторого ночи — когда они кинули. Да-да, полвторого. Им уже недостаточно просто поколобродить — они же все с фонариками играются в прятки, в пугалки, слыхали об этом?
— Нет, не слыхал… — Перфильев старался изобразить на лице заинтересованность… как вдруг и правда заинтересовался, — в прятки, вы сказали? Они играют в прятки по ночам?