Предводитель энгов
Шрифт:
— Нет, капитан! Там, наверху, нет уже ни одного из них!
— Как же! А Циглер?
— Убит! — ответил Ивер и показал Кернбуку шпагу, клинок которой был еще в крови.
— Что же тебе надо? — спросила Ингер.
— Я не с тобой говорю, — ответил он суровым тоном, который, однако, никак не вязался с выражением его лица. — Ведь ты пошла против меня!
— Мне жаль этих людей, — прошептала Ингер. — Я ничего не могу с собой поделать.
— Если так, мне тоже их жаль, — сказал Ивер. — Пусть убираются восвояси.
— Ивер, любимый! — воскликнула Ингер и, раскрыв объятия, бросилась ему на грудь.
— Довольна ты? — спросил Ивер, и губы его задрожали.
— Я счастлива всей душой.
— Ступай к своему отцу, Ингер, и дан мне побыть одному. Потом и я тоже приду к учителю. Если даже я выпущу офицеров на волю, тебе здесь нечего делать!
С этими словами Ивер зашагал прочь. Ингер и фогт пошли в противоположную сторону — по тропинке вдоль Равенструпского болота.
Кернбук остался один.
Отойдя на некоторое расстояние, Ивер остановился и, обернувшись, воскликнул:
— Помните, капитан, вы обещали устроить ей пышные похороны!
— Да, обещал, и ты знаешь, что я всегда держу свое слово, вахмистр, — ответил Кернбук.
Луна осветила улыбающееся лицо Ивера, и он повторил уже про себя:
— Вахмистр! Теперь все меня так называют!
Вскоре он исчез в глубокой тени деревьев — там, где уже начинался лес.
ВОЙНА В ДНИ МИРА
В начале весны слух о мире уже облетел всю Данию. В марте Карл Густав прибыл в Хельсингборг. Адмиралу Врангелю было поручено вывести шведские войска с территории Зеландии. Но еще до того, как был выполнен этот приказ, Эрик Дальберг, один из приближенных Карла, доставил адмиралу тайное послание, в котором тому предписывалось приостановить погрузку войск на корабли и найти какой-нибудь предлог, чтобы задержать их на месте. Врангель повиновался, и несколько кавалерийских полков расквартировались в Вордингборге. Основания для подобных действий были найдены без труда. Шведские парламентеры создали новые затруднения в ходе переговоров, из-за этого начались споры, и неправое дело обрело видимость законности.
Между тем на островах возобновилась мирная жизнь. Помещики вернулись на свои земли. Королева София, чья власть и головокружительные замыслы всю зиму были ограничены частоколом вокруг копенгагенского вала, снова собралась на охоту. Она выехала из столицы в сопровождении свиты искателей приключений, которых сама пригласила в Данию и которые под ее покровительством свили себе здесь гнездо. Дворянин снова стал господином, а крестьянин — снова рабом.
Март уже был на исходе, когда Ивер, поглощенный своими думами, однажды вечером брел по дороге, которая вела в Гьердерёд.
Его отвлек от размышлений конский топот, донесшийся из леса. Вскоре на дороге показались две всадницы в сопровождении слуги, который следовал за ними в некотором отдалении. Более молодая ехала впереди. Увидев вахмистра, она пришпорила свою лошадь и поскакала ему навстречу.
Это была совсем еще юная девушка со свежим детским личиком, раскрасневшимся от быстрой езды. В ее больших темно-синих глазах, доверчивых и безмятежных, светилось больше доброты, нежели ума. Свободная непринужденность, сквозившая в ее обращении, ее одежда, а также почтительное расстояние, на котором следовал за ней слуга, — все говорило о знатном происхождении дамы.
Так Иверу выпал случай повстречаться с госпожой Эльсебет Бухвальд из Хёфдингсгорда и ее дочерью Карен. Госпожа Эльсебет Бухвальд была вдовой прежнего ленсмана в Юнгсховеде — Йоргена Коса.
Когда Карен подъехала к Иверу, лицо ее озарилось радостной улыбкой и, остановив своего коня, она воскликнула:
— Ивер Абельсен. Ты ли это?
Одной рукой Ивер ловко снял свою шляпу с пером, а другую руку протянул девушке со словами:
— Милостивая госпожа Карен! Господь благослови ваши прекрасные глаза за то, что вы меня узнали!
— Но откуда у вас этот наряд, господин вахмистр? — смеясь, полюбопытствовала Карен.
— В самом деле! Давно ли я приходил к вам торговать сойками и свиристелями, но с тех пор я многого достиг! Ваша милость, наверно, направляется с визитом в Юнгсховед? — продолжал он, уже обращаясь к госпоже Эльсебет.
— Беда гонит нас в Юнгсховед! — ответила та. — Перед вами две беглянки, покинувшие свое поместье, в котором теперь хозяйничают шведы.
— Шведы! — удивился Ивер. — Но ведь уже заключен мир. И люди говорят, что чужеземные войска отведены на Фюн и Хольстен.
— Отчасти это верно, но в Вордингборге все еще стоят два немецких полка. И мы терпим из-за этого величайшую нужду и горе: каждый день их рассылают по всей округе на поиски провианта и фуража. И тут они бесчинствуют как хотят — грабят и жгут все поместья. Когда они узнали, что в Хёфдингсгорде живу я, одинокая вдова, с дочерью Карен и немногочисленной челядью, они явились к нам — капитан и семеро рядовых — и поклялись, что подожгут поместье с четырех сторон, если мы не покажем им, где спрятано наше серебро, а заодно потребовали у нас вина. Что мы могли ответить? Я послала им ключ от винного погреба, и, пока они пили, мы спаслись бегством.
— И куда же вы теперь следуете, госпожа?
— В Юнгсховед к господину Йоргену Редцу: ведь он обязан защитить нас и обеспечить порядок в своем лене.
— Куда там! Ни то, ни другое ему не под силу, — пожимая плечами, сказал Ивер. — Недавно ему самому пришлось обороняться от наемников и бандитов, следовавших за шведским войском. Они бесчинствовали во всей нашей округе, врывались в дома, выгоняли жителей на улицу и забирали все, что было в сундуках. Поместья Кьенг и Снертинге, что на востоке, опустошены, в Северном Мерне разграблено шесть, а в Эрслеве — семь поместий. В Амбеке опустошен и предан огню целый город. Вот как обстоит дело в лене Юнгсховед.