Преисподняя
Шрифт:
— Спроси: откуда у него такая дыхалка? — обратился к напарнику Сергей.
— Он ныряльщик, — объяснил Бирс, вспоминая бассейн на Беверли-Хиллс.
Вчетвером они стали пробираться на соединение с отрядом. Чтобы развязать себе руки, разведчики, как прежде, сковали наручниками альбиноса и Хартмана, наказав американцу быть настороже и присматривать за пленным.
Да, здесь повсюду надо было вести себя осмотрительно и рассчитывать каждый шаг, каждое движение, беспечность могла стоить жизни.
Они насторожённо двигались по коридорам и отсекам — безмолвный караван, пересекающий
Бирс прикрывал движение с тыла. Он тоже был начеку, чтобы им не ударили в спину, и внимательно наблюдал, не появится ли кто-нибудь сзади.
Они знали, что опасность может возникнуть в любой момент, в любом месте, однако надеялись, что на этот раз повезёт, пронесёт…
Но не повезло, не пронесло. Сзади прозвучала автоматная очередь, Бирс почувствовал сильные удары в спину, от которых его бросило на пол; к счастью, бронежилет выдержал, да и стреляли из старого, времён второй мировой войны автомата с круглым магазином. Хартман тотчас лёг, повалив пленника, Ключников быстро откатился в сторону, выставив автомат перед собой.
Лёжа на полу, Бирс засёк место, откуда вели стрельбу. В два ствола они повели ответный огонь и мгновенно изрешетили панель, за которой укрылся автоматчик. Ключников бил короткими прицельными очередями, под прикрытием его огня Бирс ползком подобрался к засаде, лёжа на боку приподнялся на локте, метнул гранату и упал, уткнув лицо в пол и накрыв голову руками.
Им показалось, будто рухнул потолок. Осколки просвистели над головами, взрывная волна с силой ударила в стены, тесное пространство заволокло дымом и цементной пылью. Вскочив, разведчики заученно бросились вперёд, и дым ещё не развеялся, не осела пыль, они уже проникли в укрытие и наставили автоматы на стрелка.
Его спасло то, что перед взрывом он сменил позицию. Взрыв контузил его, он лежал на полу и, оглушённый, медленно, оцепенело, словно во сне, пытался подняться, но лишь раскачивался на месте, не в силах совладать с собственным телом.
Разведчики поставили его на ноги и подождали немного, пока он пришёл в себя. Между тем Хартман, видя, что бой окончен, привёл альбиноса, который был прикован к его руке.
— Дарю вам свободу, — Бирс снял наручники с Хартмана и надел на второго альбиноса, сковав пленников между собой.
— Спасибо, сэр, вы очень любезны, — поблагодарил его Хартман.
Караван из пяти человек двинулся дальше. Скованные наручниками альбиносы шли рядом, новый пленник едва слышно спросил о чём-то молодого альбиноса, которого Хартман выудил из воды, тот отрицательно покачал головой.
— Молчать! — рыкнул на них Ключников.
— Разговаривать нельзя, — вторя ему, объяснил пленникам Бирс.
Это было понятно: они не должны сговариваться, что им делать и как им быть.
— Спросите у него, где Джуди, — напомнил Хартман; новый пленник, услышав английскую речь, внимательно прислушивался, морща лоб, точно решал про себя какую-то задачу.
— Вряд ли он скажет, —
И вновь, в который раз, Хартман стал доказывать, что любого человека можно убедить, любому человеку нужен шанс, чтобы понять свои заблуждения, а вера в коммунизм такое же заблуждение, как и любое прочее.
— Для вас это теория, — возразил Бирс. — Вы смотрите издали и рассуждаете, а мы все испытали на собственной шкуре.
— Но это не значит, что их следует уничтожать, как крыс, — пытался урезонить его Хартман.
— Кто он? — спросил новый пленник, который судя по всему уже оправился от контузии.
— Американец, — ответил Ключников.
— Шпион, — понимающе кивнул альбинос, словно догадывался раньше, но теперь убедился воочию.
— С чего ты взял? — спросил Бирс.
— Они все шпионы. А вы их прислужники.
Разговаривать с ним было не о чём, все шли молча, и никто не заметил, как он на ходу запустил свободную руку под комбинезон, извлёк пистолет и навёл на Хартмана. Разумеется, они ничего не успели бы сделать, и конечно, он убил бы американца, потому что стрелял в упор. Но странно повёл себя второй пленник: в момент выстрела он толкнул соседа, Бирс и Ключников видели это отчётливо.
— Предатель! — прорычал стрелявший и взмахнул пистолетом, пытаясь ударить соседа рукояткой по голове.
Свободной рукой молодой альбинос отвёл удар, и они сцепились, кружа на месте. После короткой борьбы стрелок изловчился и спустил курок: молодой альбинос дёрнулся и обмяк, а потом осел к ногам соседа, оттягивая руку, зажатую браслетом.
Бирс и Ключников бросились к стрелку, но добежать не успели: тот выстрелил себе в голову, и это было все на сегодня, полная программа.
Хартман стоял, привалясь к стене, сжимая ладонями бок, из-под пальцев у него сочилась кровь. Он пытался удержаться на ногах, но сил не хватало, и он медленно сползал вдоль стены; Ключников подхватил его и осторожно усадил на пол. Вдвоём они расстегнули одежду, рана сильно кровоточила, Хартман был весь в крови.
— Ах, Стэн, говорили вам: не лезьте сюда! — раздосадованно упрекнул его Бирс, достал индивидуальный пакет и с треском разорвал плотную упаковку.
Они перевязали его, кровь тотчас пропитала повязку, Хартман морщился от боли, но больше от сознания своей вины. Он чувствовал себя виноватым, оттого, что доставил всем столько хлопот, а теперь он становился настоящей обузой и связывал разведчиков по рукам и ногам.
— Придётся вам потерпеть, Стэн, — обратился к нему Антон.
— Я потерплю, — с готовностью согласился Хартман. — Извините меня. Не обращайте на меня внимания.
Его смирение выглядело странным. Бирс помнил Хартмана другим — победительным, уверенным в себе, а сейчас он кротко принимал чужую волю и послушно следовал ей. Возможно, у него хватало ума понять, что в чужой монастырь не идут со своим уставом и нельзя быть первым всегда и везде; уразумев это, он, к чести своей, укротил себя и одолел свой нрав. Или такова уж природа человека, что для того, чтобы что-то понять и переменить в себе, требуются страдание и боль?