Преисподняя
Шрифт:
И все же его затея выглядела чистым безумием.
— Он, видно, не понимает, чем это грозит, — предположил Ключников.
— Все он понимает, — возразил Бирс, немало удивив напарника.
Антон знал, что для Хартмана существует кое-что поважнее благоразумия: тщеславие! Оно жгло его и не давало покоя. Неукротимое честолюбие гнало этих людей вперёд в поисках удачи. Хартман мог быть только победителем, ему всегда надо было стать первым, добиться своего, доказать, опередить других и утвердиться. И тут уж ничего нельзя было поделать, ничего не имело
Взяв Хартмана, Бирс и Ключников не знали, как быть. Он был обузой — безоружный, не знающий манёвра человек, которого на каждом шагу надо было опекать, да ещё к тому же все объяснять по-английски.
— Ну и подарок! — сокрушался Ключников, представив отчётливо, что их ждёт.
Вероятно, понимал это и сам Хартман, потому что держался на редкость смиренно и кротко.
Для разведки это была обуза — обуза, обуза! — камень на шею, тяжкие вериги, но выхода они не видели: отпустить его, значило обречь на верную гибель. Для них и так оставалось загадкой, как он уцелел до сих пор.
Разведчикам, однако, не пришлось долго ломать голову: они услышали отдалённые выстрелы, погасили фонари и залегли.
— Вы должны лежать, вести себя тихо и держаться меня, — шёпотом приказал Бирс в темноте.
— Есть, сэр! — ответил Хартман, как настоящий солдат.
Бой катился стороной и дробился на части в подкопах, ходах и лазах: альбиносы рассыпались в надежде уйти от преследования. Засада из трех затаившихся в темноте человек ждала своего часа.
Вскоре они услышали шаги: кто-то крался подкопом. Едва человек достиг развилки, Бирс и Ключников включили фонари, следом за ними включил свой фонарь и Хартман.
Они увидели молодого альбиноса, юношу, почти мальчика, в руке он держал пистолет; от испуга глаза у юнца расширились и полыхали на бледном лице, как яркие фары. Он успел выстрелить, фонарь в руке Хартмана разлетелся вдребезги, Ключников бросился вперёд, вывернул стрелку руку и подмял его под себя.
Они разоружили альбиноса, Бирс с помощью наручников приковал пленника к руке Хартмана.
— Это вам боевое задание, — объяснил он американцу. — Ведите его, иначе он нам руки свяжет.
— Я понял, — кивнул Хартман, и хотя было видно, что задание ему не по нраву, он, однако, согласился без лишних слов, чтобы принести хоть какую-то пользу.
Как все альбиносы, мальчишка был похож на моль: блеклое мучнистое лицо, белесые волосы, болезненно-белая кожа… Лишь глаза с красными зрачками светились на неподвижном, похожем на маску лице.
— Покажешь нам бункер? — обратился к нему Ключников без всякой надежды на ответ.
Альбинос и впрямь не ответил, разведчики посовещались и стали пробираться в Хохлы и Старые сады, где отряд с утра прочёсывал запутанные ходы Ивановской горки.
— Будьте бдительны, неизвестно, что у него на уме, — предостерёг Бирс Хартмана.
— Я понял, — кивнул Стэн.
— Кто
— Американец, — Бирс глянул на мальчишку с интересом.
— Шпион?
— Почему обязательно шпион? Обычный человек.
— Этого не может быть. Они все враги.
— С чего ты взял? — спросил Ключников.
— Я знаю. Они капиталисты.
— Что он говорит? — поинтересовался Хартман.
— Что вы — капиталист.
— Что ж, он, пожалуй, прав, — согласился американец.
— Смотри-ка — прорезался! — удивлённо покачал головой Ключников. — Может, выведешь нас к бункеру?
— Выведу, — внезапно согласился юнец, и это было так неожиданно, что разведчики уставились на него с недоверием.
— А не врёшь? — спросил Ключников.
— Не вру, — ответил мальчишка и, пригнувшись, двинулся в темноту, вытянув назад руку, которая была скована с рукой Хартмана.
— Мы с ним, как альпинисты в связке, — заметил на ходу Хартман.
— Он считает вас врагом, — остудил его Бирс.
— Почему?
— Вы — американец.
— Этого достаточно?
— Для него — да.
— Странно… Никогда бы не подумал…
— Они все такие. Милые людишки. Это они украли Джуди.
— А ему нельзя объяснить, что это ужасно?
— Нельзя. Он не поймёт.
— Может, попробовать?
— Уже пробовали. Бесполезно.
— Что ему надо? — спросил Ключников, имея в виду американца.
— Хочет их перевоспитать. Не верит, что это невозможно.
— Спроси: а его самого можно было убедить не лезть сюда?
Бирс перевёл, Хартман выслушал и покладисто сказал:
— Я понял, извините.
Альбинос вывел их в тоннель метро, они гуськом шли по узкой обочине. Бирс заметил шахтный телефон и решил позвонить в диспетчерскую, которую Першин использовал для связи: через диспетчера шли приказы нарядам и донесения от них.
Антон открыл дверцу металлического кожуха и снял трубку, когда показался поезд: горящие фары, как яростные глаза смотрели издали в круглое вытянутое чрево тоннеля. Ключников показал американцу, как стать, чтобы оказаться на безопасном расстоянии от колеи.
Поезд приближался с устрашающим грохотом. Впереди летел ураганный ветер, подгоняемый безжалостным настырным конвоиром. Гул и слепящий свет до отказа заполнили тесное замкнутое пространство, поезд с неумолимой предназначенностью накатывался, громыхая, и любую живую душу могла взять оторопь: казалось, деться некуда и спасения нет.
Все замерли, прижавшись к рёбрам тюбинга, как вдруг пленник с диким воплем резко рванулся в сторону, как бы в нестерпимом желании освободиться и убежать.
По естественной причине связанный с ним намертво Хартман дёрнулся следом, и всем вдруг с ослепительной ясностью стало понятно, что пленник летит под поезд и тащит Хартмана за собой; спина американца уже оторвалась от тюбинга, длинное тело повисло в пустоте над обочиной.