Преисподняя
Шрифт:
— Но вы-то спускаетесь…
— Мы — профессионалы. Специальный отряд. Каждый обучен действиям под землёй. Каждый знает, на что идёт.
— Спасибо, что предупредили, — поблагодарил Хартман и вышел.
— Надо сказать, чтобы за ним присмотрели. — Першин стал озабоченно звонить куда-то. — Ещё полезет, неровен час, обуза на мою голову.
Под вечер отряд отыскал в Елохове поблизости от станции метро тоннель, в который они ещё не спускались. Тоннель был квадратным, ширина его равнялась трём метрам, потолок был плоским, бетонный пол прорезали дренажные
Несколько тоннелей они обнаружили на юго-западе, в Беляево-Богородском, поблизости от геолого-разведочного института. За оврагами, неподалёку от шоссе, снабжённые лестницами люки уходили вглубь земли, где помещался громадный железобетонный шлюз, от которого в разные стороны уходили три тоннеля.
Отряд искал подземные базы, где альбиносы держали пленников. Хотя многие в отряде в это не верили: пленных могли сразу уничтожить, чтобы не обременять себя лишней обузой. Бирс старался не думать об этом, но удавалось с трудом: он вспоминал Джуди даже во сне.
Антон торопил всех и сам рвался вниз, не давая себе передышки ни днём, ни ночью. Это была унылая, тяжёлая работа: каждый ход, каждый тоннель проходили из конца в конец, отыскивая запасные выходы и ответвления. Иногда внизу скапливался газ, и стоило большого труда забраться в противогазах во все щели, колодцы и люки; нередко разведчики брели по колено, по пояс или по грудь в воде, а иногда приходилось надевать акваланги и осматривать затопленные галереи, русла подземных рек и каналы.
Помимо стыда Бирс испытывал мучительное беспокойство и гнетущую тревогу. Шли дни, свыкнуться с мыслью, что Джуди исчезла, Бирс не мог: не укладывалось в голове.
Как все в отряде, он знал, что в городе исчезают люди, но знал понаслышке — невесть кто, невесть где. Со знакомыми ничего подобного не случалось, и он поверил, что не случится и впредь. По непонятной причине Бирс вообще был убеждён, что его это не коснётся. Но коснулось, коснулось, да ещё как больно!
Стоило вспомнить Джуди, боль стягивала сердце и твердела, точно вколотили кол — не продохнуть! Временами ему казалось, что, если забыть о Джуди, — не думать, не вспоминать, то все образуется: она сама объявится, как объявилась в Москве нежданно-негаданно в первый раз.
Но Джуди не появлялась, боль ныла в груди, помрачая все мысли; вместе с болью его одолевал страх.
Страх за Джуди преследовал по пятам, саднил ежечасно, как застарелая болячка.
Отряд день и ночь вёл поисковые операции под землёй. По общему плану искали всех, кто пропал — всех, а не только Джуди; Бирсу мнилось, что он делает слишком мало, чтобы её спасти. Да, он понимал, что спасти её можно лишь вместе со всеми, — понимал, но его не раз подмывало схватить автомат и в одиночку пуститься на поиски. Страх за неё терзал его постоянно и гнал, гнал, понукал к действию; Антон с трудом удерживал
Он не знал, что с ней сталось, жива ли она; пока длилось неведенье, до тех пор теплилась надежда. Стоило, однако, представить её под землёй, вообразить её испуг и ужас, как от ненависти закипала кровь. Ненависть испепеляла его, он замирал, сцепив зубы, чтобы не выкинуть что-нибудь и не пойти вразнос.
Рыща в подземной Москве, отряд часто натыкался на бродяг, обитающих в укромных углах, но попадались и уголовники, которые скрывались внизу от милиции и прятали добычу; кое-где они устраивали тайники и укрытия; при желании здесь можно было отсиживаться долгое время.
Некоторые банды были вооружены и оказывали сопротивление, стараясь прорваться и, отстреливаясь, уйти. Даже в глубоких галереях в старом Ваганькове, в самом центре Москвы, через площадь от Боровицких ворот Кремля, отряд в одну из ночей наткнулся на вооружённую банду. Пришлось применить газ, чтобы выкурить их из старинных палат, застенков и каменных мешков, откуда они вели стрельбу.
Разведчикам случалось обнаружить забитые товарами тайные склады, уставленные машинами гаражи, о которых власти, вероятно, не подозревали.
Но чаще под землёй, особенно там, где проходили теплотрассы, ютились бездомные и больные люди. Брошенные всеми, забытые, они сползались к теплу, доедали раздобытые на помойках объедки, вяло копошились на ящиках, старых матрасах и гнилом тряпьё.
Страшно было смотреть на беспризорных детей. Сбежавшие от жестоких родителей, удравшие из интернатов и закрытых школ, отринутые всеми, вечно голодные, ободранные, они сбивались в злые стаи, которые рыскали повсюду в поисках добычи. Как молодые волки, они скопом нападали на стариков, на больных и слабых, на женщин, не способных дать отпор. Каждая стая не знала жалости к чужакам.
Подрастая, они заведомо ненавидели тех, кто жил иначе. Обделённые судьбой, они готовы были на все, чтобы отомстить за себя. Дерзкие, выносливые, привычные к голоду и невзгодам, иступленно ненавидящие всех, безжалостные, они знали одно лишь зло и одно лишь зло сеяли вокруг.
Со временем стаи детей становились готовыми, особо жестокими бандами, наводящими ужас даже на отпетых бандитов. Они не боялись никого и ничего: загнанные в тупик, они, как альбиносы, отбивались до последнего, не щадя ни себя, ни других.
В отряде потеряли счёт стычкам, погоням, боям и перестрелкам: как все в этом городе, в отряде никто прежде не подозревал, сколько неожиданностей таит Москва под землёй.
18
В субботу и воскресенье в городе установилось странное затишье. Было тепло, солнечно, москвичи устремились за город, Москва обезлюдела, и казалось, сонливое оцепенение овладело городом. Впервые с тех пор, как он принял отряд, Першин устроил себе выходной: в воскресенье он на весь день отправился в Бор навестить семью.