Прекрасная посланница
Шрифт:
Карп Ильич сам вышел встретить гостя:
— Позвольте полюбопытствовать, за каким делом вы решили навестить старика?
Оказалось, дел никаких нет, а есть только страстное желание выразить свое почтение хозяину дома и его очаровательной дочери Елизавете Карповне. Отлично! Сразу видно, как много в этой молодой голове ума и проницательности! Потолковали о погоде, политике, качестве венгерского вина, которое контора упорно заказывает для двора, предпочитая французскому, а также про непомерные цены на овес. Очень дороги ныне транспортные средства, очень дороги…
Тут
Родион в самых учтивых выражениях поинтересовался здоровьем Елизаветы Карповы. Он очень рад, что все благополучно. Жена его тоже здорова, насколько позволяет ей ее положение.
— Какое такое положение? — навострила уши Павла.
— Ах, помолчи, тетушка. Клеопатра ребенка ждет. Неужели ты не заметили в наш приезд в Отарово, что она брюхата, — шепотом огрызнулась Лиза и тут же ласково и кротко обратилась к Родиону:
— Вы получили мое письмо?
Да, он получил и находит заботу Лизаветы Карповны о молодом князе вполне естественной. Со своей стороны он постарается выяснить подробности этого дела. Для этого надо написать в Нарву.
— Какой такой молодой князь?
— Павла, ты стала совсем невозможной. Неужели ты не знаешь, что пан Ксаверий у нас в плену?
Для Павлы это известие было совершеннейшей новостью, поэтому она как открыла рот, так и не закрывала его до конца визита Люберова. Воспоминания о Ксаверии, веселом красивом юноше, никак не согласовывались со словом «плен», поэтому дальнейший разговор между Лизой и гостем она вообще слушала вполуха. А разговор этот был серьезным.
— Здесь приключилось еще одно событие — горькое, но, надеюсь, не смертельное, — продолжал Родион сдержанно. — Вы знаете, что брат моей жены Матвей воюет под Данцигом?
Лиза с готовностью закивала, благодаря мысленно Родиона, что у него хватило ума соблюсти конспирацию.
— Днями мы получили известие, что он ранен в бою под Гегельсбергом. Рана его не представляет опасности для жизни. — Он несколько возвысил голос, видя, как побледнела девушка.
— Вы получили письмо? — прошептала Лиза.
— Нет. В Петербург приехал очевидец этих событий. Он рассказал, что Матвей вместе с ранеными был отправлен в Торн. Больше мы пока никаких вестей не имеем, но надеюсь, что князь Матвей выздоровел и вернулся в строй.
— Это какой же князь Матвей? Что-то вокруг нас одни князья!
— Молчи, Павла! Не твоего ума это дело. Родион Андреевич, когда была эта битва… под этим… как вы сказали?
— Под Гегельсбергом? Десятого мая.
Вот почему не было писем! Лиза сама не помнила, как проводила гостя. Скупой рассказ Родиона — ни на каплю не отступил против этикета — придавал словам его подлинный и пугающий смысл. Жив, слава те Господи, жив! Но собственное предосудительное поведение приводило Лизоньку в ужас.
Весть от Ксаверия пришла на Лукерью Комарницу, это она отлично помнит, то есть в то самое время, когда жених, сокол ее, мечта всей жизни, уже три дня лежал поверженным вражьей пулей. О, горе ей, горе! Вот кому надо искать хороших лекарей, вот о ком скорбеть!
Раскаяние и муки совести воспламенили поутихшую было любовь к Матвею. Утро она теперь проводила в домашней молельне, во второй половине дня спешила в церковь Воскресения Христова. Павла видела взволнованность девицы, но лишних вопросов не задавала, била поклоны и ставила свечи на канун и к иконам. Неуравновешенность в поведении и излишняя религиозность дочери были замечены отцом. Уж не подкралась ли на цыпочках умершая было чахотка? Эвон как щеки пылают! Призвали лекаря. Он осмотрел девицу, не нашел признаков физического недомогания и посоветовал простые лекарства:
— Придумайте, как развлечь дочь. Она должна выходить в свет. Общение со сверстниками вернет ей былую веселость. Главное, вернуть ее к обычному ритму жизни.
Здесь как раз подвернулся случай. Молодой барон Строганов, известный меценат и меломан, приобрел преизрядные клавикорды и устраивал по этому поводу концерт хорной и камерной музыки. Сурмилов похлопотал и получил пригласительный билет на музыкальное действо. Но Лиза категорически отказалась ехать: она-де не в настроении, большое общество ей претит, и вообще ее в церкви ждут.
— Ты думай, что говоришь-то! Я же эти клавикорды для тебя хотел купить. И ты была согласна.
Карп Ильич говорил чистую правду. Данцигского производства музыкальный инструмент еще зимой был доставлен в Петербург к колокольных дел мастеру Ферстеру. Ферстер решил его продать, но заломил немыслимую цену. Сурмилов торговался, тянул время. А тут как раз прикатил из Москвы барон Сергей Григорьевич и, не торгуясь, купил клавикорды.
— Не пойду я на твой концерт, — не сдавалась Лизонька. — Да мне и надеть-то нечего. Я не справила ни одного платья к новому сезону.
— Как это не справила? А платье голубого гродетуру с гипюрами? Кружева на нем из Лиона, сам покупал. И блестки на нем не стеклянные, а из мелких алмазов.
— Оно мне в лифе жмет.
— Модистка поправит. А вот тебе еще подарочек.
Подарок был великолепен. Не серьги и кольца, которых у Лизы было без счету, а прелестный несессер французской работы. В нем было все-все: пилки для ногтей, щеточки для бровей, иглы для продергивания лент, ароматник для сухих духов, копоушка с зубочисткой и даже крохотная мушечница. Мушки, кусочки черного пластыря, в Европе только входили в моду, в Петербурге еще никто не украшал себя искусственными родинками. Словом, Карп Ильич уговорил дочь поехать развлечься.
Санкт-Петербург город небольшой, но желающих посетить концерт было множество, посему барон Строганов пригласил публику не в собственные хоромы, а в Итальянский дом, что на Фонтанке. Роскошный особняк этот, трехэтажный, с галереями, предназначенный для машкерадов и прочих увеселений, был заложен еще Петром I для дочери своей Анны Петровны, потом он был, считайте, построен заново. К строительству его приложил руку все тот же архитектор Михайло Земцов, автор церкви Святых Симеона и Анны, которая находилась поблизости. Вот этот Итальянский дом и арендовал барон Строганов на один вечер.