Прекрасные авантюристки (новеллы)
Шрифт:
План Орлова показался Екатерине превосходным и был принят как руководство к действию.
Искать самозванку граф Алексей Григорьевич отправил серба на русской службе, подполковника графа Марко Войновича, но параллельно с ним прибегнул к услугам человека более подвижного и авантюрного. Имя его было Осип Михайлович де Рибас. Впоследствии он прославится как адмирал русского флота и основатель Одессы. Родом Осип де Рибас был испанец, но появился на свет в Неаполе. Он в 1772 году попросился в русскую службу, и Орлов очень скоро дал ему чин лейтенанта, пораженный его способностями. Де Рибас был из тех людей, которые способны отыскать иголку в стоге сена, не разворошив его. И он неприметно отправился по следу Елизаветы Всероссийской в Венецию, затем в Рагузу, а оттуда в Рим, где и отыскал ее в конце концов — уже в начале 1775 года.
В это время Екатерина была уже вне себя от беспокойства и даже намеревалась отдать приказ бомбардировать Рагузу, если самозванка окажется там, а заполучить ее мирным путем не удастся.
Между тем существование Шахерезады сделалось тревожным. Россия и Турция подписали мирный договор, восстание Пугачева было подавлено. И самое главное — наступило катастрофическое безденежье. Средства Радзивилла иссякли, да ему и прискучило тратиться на даму, которая должна сыграть роль русской государыни, а сама ведет себя, как женщина легкого поведения. Доманский от нее не отходил, целая армия красивых польских и французских офицеров была у ног ее, так и не разлюбивший Алину Владимирскую Лимбург бомбардировал ее письмами… Да, не последнюю роль в их ссоре сыграла ревность Радзивилла. Но его недовольство основывалось также и на ссорах с французами, разочаровавшимися в замыслах поляков, над которыми издевались австрийские и германские газеты, называвшие Елизавету Всероссийскую не просто авантюристкой, обманщицей, но и нимфоманкой. И это еще очень мягко сказано…
Деньги, которые текли из Версаля, иссякли. «Пане коханку» начал подумывать о том, чтобы начать защищать сугубо свои собственные, радзивилловские, интересы, а не национальные, польские, тем паче не интересы «русского угнетенного народа».
Однако Шахерезада уже не могла остановиться и выйти из игры. Она вся была во власти того сладкого самообмана, благодаря которому истинно чувствовала себя наследной русской принцессой. Ее бросили поляки, французы? Ничего, она найдет поддержку в Риме!
И Шахерезада сделала правильную ставку: неослабевающее желание привлечь Россию к подножию Святого Петра делало самозваную императрицу очень интересной персоной для святых отцов. Когда-то тем же путем шел царевич Дмитрий, пообещавший Ватикану воистину златые горы и толпы покорных подданных. Но стоило ему воссесть на престол, как он моментально забыл обо всех своих обещаниях. Строго говоря, он ни единой минуты и не собирался их исполнять.
Шахерезада не заглядывала так далеко. Сейчас главное было хотя бы добиться приема в Ватикане. А уж там она надеялась на свои актерские способности и непобедимое обаяние. В конце концов, монахи они или не монахи, но обитатели Ватикана — какие ни есть мужчины, а значит, добыча ей по силам.
Тотчас по прибытии в Рим Шахерезада обратилась к кардиналу Альбани, декану Священной коллегии и протектору Польского королевства, и просила назначить ей время для свидания, но так, чтобы свидание сие держалось в секрете. Она желала увидеться с кардиналом в конклаве. [58] Напрасно ее уверяли, что и самые почетнейшие дамы не могут приближаться даже к внешнему окну конклава, она не переставала упорствовать в своем желании. И письма ее к Альбани становились все более воинственными:
58
Конклав по-латыни — «запертая комната». Этим словом называется собрание кардиналов, которое происходит в изолированном от внешнего мира помещении.
«Наконец я решилась объявить себя со стороны Польши и отправиться в Киев; войска наши в 50 милях оттуда…»
К посланиям своим она приложила выписку из «духовного завещания императрицы Елизаветы».
Она также уверяла, что небо назначило ей венец для благосостояния церкви и счастья народов:
«Если я буду иметь счастье победить неприятелей, то не премину заключить договор с римским двором и употреблю все возможные средства, чтобы народ признал власть римской церкви».
В то же время Шахерезада обращалась к польскому министру в Риме маркизу Античи и встретилась-таки с ним. В первые минуты она его ошеломила своей красотой и этими невероятными веснушками, а также взглядом немножко искоса, что придавало ее глазам многообещающее выражение… К тому же она была умна и красноречива, словно десяток профессоров элоквенции. [59] И заговаривать зубы она умела лучше, чем сотня знахарок: дескать, я имею на Архипелаге в своем распоряжении целый русский флот!
59
Ораторского искусства.
Впрочем, Античи был человек прозаический и не поддающийся очарованию — он очень скоро смекнул, что все ее томные взгляды, учтивости и выдумки преследуют одну цель: получение денег. Так что денег он ей не дал.
Шахерезада почувствовала себя так неуверенно, как никогда раньше. Сказочный русский трон под нею шатался все сильнее, из короны выпадали бриллианты, мантия трещала по швам… Ей уже недоставало денег на содержание двора, а если так пойдет дальше, то и самой скоро нечего будет есть!
И тут Шахерезада вспомнила об английском посланнике Гамильтоне, который помог ей получить паспорт, когда она проезжала через Неаполь. Она написала Гамильтону с просьбой одолжить ей семь тысяч золотых, а заодно, чтобы укрепить доверие к себе, посвятила его в свои планы завоевания России и рассказала очередную сказку из серии «Тысячи и одной ночи». Как всегда, она была удивительно многословна… впрочем, вполне в духе эпистол того времени.
Увидев под сим посланием подпись: «Принцесса Елизавета Всероссийская», Гамильтон не на шутку встревожился, поняв наконец, кому оказал услугу. Повторять ошибку он не намеревался. Гамильтон был в добрых отношениях с императрицей Екатериной, ну а Алексея Орлова вполне мог называть хорошим другом. Поэтому он отправил письмо Елизаветы английскому консулу в Ливорно сэру Джону Дику, который тоже был дружен с Орловым. Таким образом, сведения о местопребывании самозванки Орлов получил одновременно и от сэра Дика, и от своего посланца Осипа де Рибаса. Все это граф Алексей Григорьевич сообщил Екатерине и вдохновенно приступил к своему плану, согласно которому он намеревался захватить самозванку.
Шахерезада жила в Риме близ Марсова поля. И вот вдруг рядом с этим домом стал бродить какой-то незнакомец, выспрашивающий все о принцессе. Наконец он добился у Шахерезады приема и назвался лейтенантом русского флота Иваном Христенеком. Он уверял Шахерезаду в величайшем расположении к ней графа Алексея Орлова.
Шахерезада приняла выражения почтения, но скоро прекратила аудиенцию. Все-таки она наследная принцесса, а тут какой-то лейтенант… вдобавок не слишком-то симпатичный! Вот если бы явился сам Орлов…
Вместо Орлова на Марсовом поле возник, однако, англичанин банкир Дженкинс, но не в роли разгневанного кредитора, а напротив — снисходительного заимодателя. Шахерезада пришла в восторг, решив, что банкира прислал Гамильтон. Однако же он был послан сэром Джоном Диком, читай — самим Орловым. Впрочем, Дженкинс этого и не скрывал и прямо ссылался на графа Алексея Григорьевича.
Тут Шахерезада решила соблюсти приличную ее сану гордость и высокомерно ответила, что в средствах у нее нужды нет.