Прекрасные наполовину
Шрифт:
– Не хочу я рисовать: настроения нет! Выслушаешь ты меня, наконец, а? – кричал Мартин. – Но знаешь, я даже счастлив! Да, счастлив! Пусть они кидают в меня помидоры, пусть смеются, пусть! Они же за это деньги платят! Понимаешь, деньги! Бросают их практически на ветер, а я их ловлю на лету, и к себе в карман. Выгодно, а? Счастлив я! Чертовски счастлив! – Мартин выхватил из рук Нэнси лист и карандаш, и, проткнув этот листок карандашом, принялся беспощадно рвать его. – Счастлив я! Понимаешь, счастлив?!
– Перестань, пожалуйста! Не надо!
– Ты знаешь, что я хотел раньше стать актёром, и сейчас то же хочу. Но когда я переступил
– Мартин, перестань, пожалуйста! Не надо! – ещё раз повторила Нэнси.
Наступила тишина. Странно, но эта фраза, кажется, успокоила Мартина, теперь он сидел неподвижно, глядя куда-то в пустоту. Он всегда остывал так же неожиданно, как и вспыхивал. Странным и немного смешным показалось Нэнси то, как ей удалось его успокоить: она просто сказала: «Не надо!», и Мартин тут же успокоился. Ей показалось это смешным, потому что это «Не надо» она произнесла как команду, словно говорила: «Фу» собаке. «Перестань, пожалуйста! Не надо! Фу!»
Это не показывало Нэнси с лучшей её стороны, просто она славилась в первую очередь двумя вещами: постоянным желанием пожалеть кого-нибудь и легкомысленностью. Бывало, у неё появлялось желание порхать и порхать, словно бабочка. И она часто не могла остановиться, спуститься с небес на землю.
– Милый мой Мартин, – ласково прошептала Нэнси, – всё хорошо ведь, правда? Всё в полном порядке.
Он прижался к ней и оказался в её нежных объятиях, его голова легла на её плечо.
– Всё хорошо… – до сих пор повторяла своё заклинание Нэнси, правда, ей немного уже наскучило сидеть так, с головой Мартина на плече, и повторять одно и то же.
С самых ранних лет своей жизни, когда Нэнси ещё только познакомилась с Мартином, она уже знала, что этому человеку, этому мальчику нужна помощь, нужно, чтобы его кто-нибудь пожалел. Никто из школы не хотел с ним дружить, ему совершенно не с кем было играть, и тогда Нэнси пригрела Мартина. Она начала с ним дружить лишь потому, что не было рядом людей, которые могли бы сделать это за неё. Дальше пошло, поехало, они становились старше, и у Мартина появились совершенно новые потребности, новые желания. Он полюбил Нэнси. Он был счастлив, и, глядя на него, она тоже была счастлива. Она была рада, что смогла подарить этому человеку счастье, но было ли ей самой нужно это самое счастье, была ли она в силах по-настоящему полюбить Мартина, волосатого Мартина, человека-волка, с таким сложным ранимым характером? В какой-то момент, она поняла, что просто не сможет сказать ему «нет» в ответ на его признание в любви. Не может Нэнси разбить сердце этого человека, за которым в детстве в буквальном смысле ухаживала, как за больной бездомной собачкой.
Но в последнее время Мартин всё чаще стал устраивать истерики по поводу своей внешности. Нэнси старалась помочь ему, но её попытки сделать это всё реже увенчивались успехом. С каждым днём её жених становился всё ревнивее и ревнивее, он и так требовал к себе повышенного внимания, теперь же Мартин чуть ли не по десять раз на дню спрашивал девушку, любит ли она его, даже не спрашивал, а просто заставлял клясться в любви к нему. Нэнси начинало всё это надоедать, и такая жизнь ей была не очень-то по вкусу. В характере Нэнси сочетались две несовместимые особенности: постоянное желание пожалеть кого-нибудь и легкомысленность. Иногда Нэнси задумывалась о том, а не расстаться ли ей с Мартином? Но если она уйдёт, кто тогда пожалеет его? Кто сможет помочь этому человеку, этой несчастной, загубленной обществом душе? После подобных рассуждений, Нэнси окончательно запутывалась, она не могла понять, то ли она всё-таки хочет оставаться с этим человеком, толи покинуть его, скинув со своих плеч, как ненужную обузу.
– Ты меня любишь, Нэнси, так ведь? – спросил Мартин.
«Тебе что нужны ещё какие-нибудь доказательства этого?» – промелькнула мысль в голове Нэнси. Ей показалось, что Мартин действительно ведёт себя как домашнее животное, которое постоянно нужно гладить, ласкать, а иначе оно будет думать, что его уже не любят.
– Конечно, люблю, – прошептала она.
Мартин склонился над своей возлюбленной и поцеловал её. Но для Нэнси этот поцелуй был неприятным, потому что волосы на лице Мартина лезли ей в рот. «Как же противно! – подумала она. – Когда же это закончится? Поскорей бы уйти».
– Ты меня точно любишь? – не унимался Мартин.
«Боже! Сколько можно спрашивать одно и то же!» – подумала Нэнси и сказала:
– Конечно, люблю. Как же такого волосатика не любить?..
Глава 5. Убийство среди белого дня
Грэг любил выходные в первую очередь не потому, что он сильно уставал в будни, а потому что только в выходные, когда не было представлений, он мог забыть о Россе, о тяжёлом прошлом. Хотя, не все выходные выдавались такими, как хотел Грэг, бывало, что и в эти долгожданные дни он срывался, но, слава Богу, такое случалось не часто.
Сегодня вроде бы ничто не предвещало очередного срыва. На небе сияло тёплое июньское солнце, в цирке было невероятно тихо из-за отсутствия посетителей. В такие дни Грэг ощущал блаженство, невероятное спокойствие. То и дело мимо проходили другие артисты, его друзья, и он приветливо с каждым здоровался.
Сейчас Грэг стирал клоунский костюм. Он поставил таз на скамейку рядом с фургоном и старательно тёр ткань о стиральную доску. Грэг не очень любил стирать, но всё же приходилось заниматься этим. К нему подошёл Боб.
– Всё трудишься? – спросил он.
– Тебе бы, Боб, только шутить, а я, между прочим, занимаюсь делом, – ответил Грэг.
– Да ладно тебе. Я же только спросил.
Боб пошёл по своим делам, а Грэг перевернул свой костюм другой стороной и продолжил стирку.
А как же не любил стирать Росс! Когда мама Грэга была занята, ей силком приходилось заставлять отчима хоть что-нибудь постирать.
«Ты опять?» – спросил сам себя Грэг, когда заметил, что вновь стал вспоминать о Россе. Мысли об отчиме завертелись в его голове, и он без толку пытался прогнать их. Если бы сейчас кто-нибудь проходил рядом, он бы заметил, что Грэг стал как-то больно уж старательно тереть о стиральную доску одежду, даже чуть ли не с яростью он её стирал. Но силой воли он попытался успокоиться, и у него это получилось.