Прекрасный зверь

Олтедж Нева

— И сколько времени займет это «исправление»?

— Я приказал Митчу продолжать саботаж, разумеется, тайно, пока не дам отбой. — Я опускаю взгляд на перевязанное предплечье и улыбаюсь.

— Она тебе нравится.

— Да.

— Господи, Раф. Я понимаю, что ты привык получать всё, что желаешь, включая женщин, но это? Шантажировать девушку и заставлять её оставаться здесь под угрозой убийства её родителей? Здесь полно женщин — великолепных женщин, — которые готовы броситься к твоим ногам лишь по щелчку пальцев.

— Ты, наверное, хотел сказать по взмаху моей кредитки.

—

Рафаэль…

— Тема закрыта, — перебиваю я. — Завтра я нанесу визит Калоджеро. Одного из его головорезов видели в порту Катании. Пусть наш крестный отец не высовывается из Палермо, как мы и договаривались, иначе ему не понравится мое напоминание. Я не позволю ему посягать на то, что принадлежит мне.

Когда вернулся на Сицилию, Манкузо — в то время дон коза ностра — уже потерял контроль над большей частью восточной части острова. Территория от Катании до Рагузы находилась под властью преступных группировок. Мне потребовалось два года, чтобы взять под контроль эту территорию. После того как Калоджеро занял свое место в семье, я согласился на его владение западной частью Сицилии, но восточное побережье осталось под моим правлением.

— Калоджеро теряет деньги, используя круизные суда и пассажирские паромы для перевозки своего товара. Ему нужен доступ к основным грузовым линиям, а они проходят через порт Катании. Не думаю, что он оставит это, Раф.

— Не моя проблема. Я не хочу, чтобы его наркотики оказались в моем порту. — Беру куртку со спинки дивана и встаю. — Я иду спать.

— И куда же, позволь спросить? Раз уж ты уступил свою спальню нашей заложнице.

— В комнату для гостей.

— Может, лучше переселить ее туда?

Я встречаю взгляд брата.

— Нет, с этого момента она будет спать только в моей кровати.

Глава 5

Рафаэль

Обветшалая таверна, где Калоджеро обычно проводит время после обеда, расположена на тупиковой улице в исторической части Палермо. За все годы здесь ничего не изменилось, за исключением разрушений, связанных со временем и неумолимым средиземноморским солнцем. Та дыра, которую я помню со времен своей юности, все еще выглядит как дыра, с облупившейся краской на фасадах.

Когда открываю шаткую дверь и ступаю в мрачный зал, на меня обрушивается вонь прокисшего пива и прогорклый запах сигарного дыма. Кроме того, из открытой задней двери в воздухе витает запах рыбы с соседнего рынка. Все места в этом убогом заведении свободны. Единственный посетитель заведения сидит за садовым столиком во внутреннем дворике. Ему около семидесяти лет, и он, склонившись над расстеленной газетой, потягивает кофе. Позади него, спиной к стене, но всего в нескольких футах, устроились двое вооруженных мужчин. Их глаза следят за мной, пока я пересекаю пустую таверну и иду к главарю сицилийской мафии.

— Что привело тебя сюда, Рафаэль? — Калоджеро подносит кофейную чашку ко рту, его глаза не отрываются от газеты.

Я сажусь за стол и оглядываю его. Он может вести себя перед своими людьми как могущественный и важный человек, но мы оба знаем, что единственная

причина, по которой он сейчас занимает руководящий пост в том, что семья находилась в полной растерянности после того, как я убил предыдущего дона.

— Думаю, ты сам знаешь.

Мой крестный отец наконец поднимает глаза, но его взгляд задерживается на моем лице лишь на мгновение, а затем отводит в сторону.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Я качаю головой. Ненавижу этого человека всеми фибрами души.

В Италии крестные родители — это настолько близкие люди, насколько это вообще возможно. Кто-то даже считает эти узы более прочными, чем настоящие кровные. В детстве этот человек был для меня примером для подражания. После того как моего отца убили, Калоджеро занял его место. Он взял мою маму, брата и меня под свою защиту. Когда мама и Калоджеро сошлись, я никогда не держал зла ни на одного из них. Я верил, что крестный отец был хорошим человеком. Но на самом деле он трус. Может, сейчас он и дон, но все тот же старый трус, который ничего не сделал, когда его предшественник объявил мою мать предательницей и казнил.

— В следующий раз, когда поймаю одного из твоих людей в Катании, пытающегося подкупить портовых рабочих, я отрежу ему язык, и ты найдешь его труп у своей двери. — Я хлопаю рукой по столу, отчего кофейная чашка и стакан с водой звякают. — Не шути со мной, cumpari. Или закончишь с перерезанным горлом, как Манкузо.

— Ты позоришь свою кровь и семью, Рафаэль, — отвечает крестный отец сквозь зубы. Его взгляд падает на мою левую руку. — Присягнул на верность нашим врагам. Если бы у тебя имелась хоть капля порядочности, ты бы давно избавился от их клейма.

Я наклоняюсь вперед, заглядывая ему в лицо.

— Возможно, для тебя это станет неожиданностью, но некоторые люди сами делают свой выбор.

Калоджеро кривит губы в усмешке.

— Ну, наглости тебе не занимать. Входишь сюда, будто ты здесь хозяин, и угрожаешь мне. Одно мое слово, и ты не выйдешь отсюда живым. А через неделю кто-нибудь найдет твой никчемный труп на пляже. — Он наклоняет голову в сторону телохранителей, стоящих у него за спиной, которые тут же лезут в куртки, доставая оружие.

— Правда? — Я поднимаю руку и щелкаю пальцами.

Воздух пронзает свистящий звук. Двое телохранителей падают на землю с громким стуком.

Еще одна пуля попадает в чашку моего дяди на столе, и та разлетается на мелкие осколки, кофе забрызгивает его потрясенное лицо и намокает газету.

— Только молоть языком и умеешь. — Я встаю и поправляю пиджак. — Держи своих людей подальше от моей территории. Это мое последнее предупреждение.

Я чувствую на своей спине взгляд Калоджеро, когда выхожу из мрачной таверны на улицу. По мощеной дороге спешат мужчины с коробками, доверху набитыми рыбой или овощами, и им нет дела до того, что произошло несколько минут назад, либо, что более вероятно, им вообще на все наплевать. Я никогда не пойму, почему мой крестный постоянно посещает эту помойку. Наверное, потому что здесь вел свои дела дон Манкузо, а Калоджеро всегда слыл человеком традиций.