Прелести
Шрифт:
— Лучше пусть в больницу ложатся и помирают спокойно. Зато всё понятно и традиционно, — Мережко достал из пачки новую сигарету. — Врачи говорят, что этого быть не может. Церковь целительство осуждает. Только людям больным никто не объясняет, почему, если можно вылечить, их, вместо лечения, на произвол судьбы бросают? Ну, доктора — те просто бестолковые. А священники предлагают собороваться или крещенской воды испить. А если не помогло, значит, Господь лучше знает, кому выздоравливать, а кому в могилу ложится. Разве не демагогия? — сигарета нарисовала
— Ты ведь раньше сам христианским проповедником был, насколько я знаю. У меня даже визитка сохранилась — «Церковь Христа». Российское отделение.
— Моя визитка или Натальи?
— Не помню, — соврал я. — Может быть, Натальи.
— Всё ты помнишь, — Влад несколько секунд молча курил. — Разговор сейчас идёт о точке зрения официальной церкви.
— А какая у нас официальная церковь? У нас светское государство. Церковь отделена ещё при большевиках.
— Значит, неправильно выразился. Я имел в виду основные конфессии. И в иудаизме, и в исламе, и в христианстве пресекаются попытки человека выйти за установленные рамки.
— А «Церковь Христа» не пресекала?
— В частностях — нет. Хотя в целом особо вольничать не позволяла. Всё-таки это больше корпоративная организация, чем религиозная. Когда стало тесно, я с ними распрощался.
— Так легко?
— Не совсем легко, но обе стороны разумно решили, что лучше не сориться.
— Много людей-то уже… исцелили?
— Много.
— А кроме врачевания и контактов чем центр прогнозирования и программирования занимается?
— Ты сам сказал — прогнозированием и программированием.
— Через диалог?
— В том числе.
В окно втихаря заглянул вечер. Заглянул и, заметив, что его засекли, тут же отпрыгнул назад. Или туча на секунду солнце закрыла?
— Это правда, что твой клиент до шестидесяти лет дожил?
— До шестидесяти пяти.
— И до сих пор в уме и доброй памяти?
— Не знаю, может быть, пока мы с тобой в ромашку играем, он там внизу поскользнулся и мозги стряхнул? Час назад, по крайней мере, вполне бодрым козликом скакал. Ты сам видел.
— Это тот, что с бородкой?
— С бородкой. Что разочаровал? Ни мистики, ни мертвечины. Скукотища. Вот если бы за спиной Владислава Генриховича пара самоубийц обозначилась, тогда другой расклад. Не зря, значит, уже не юный следопыт Андрей Григорьевич Школин поисками занимался. Надо бы и Мережко к петле подвести… Во! — и мужчина неожиданно резко выкинул в мою сторону сложенную из пальцев фигу. — Видел?!
Этого я от него не ожидал. Совсем не ожидал. Раскрыл от удивления рот и молча любовался изящной дулей возле собственного носа. Затем всё же додумался спросить:
— Это чего?
— Ничего. Это чтоб ячмень не вскочил. Испытанное средство, — Влад убрал руку и, как ни в чём не бывало, продолжил разговор. — Вот теперь не вскочит. Меня так бабушка в детстве лечила. В темноте из-за дверного косяка фигушкой костлявой пугала. Как рукой сняло. Каламбур…
— Теперь не вскочит?
— Сто процентов, не вскочит.
— У меня и раньше никакого ячменя не было, — отвернулся и посмотрел сначала в окно, потом на кофейную чашку. Поросёнок, не обращая внимания на происходящие события, рыл пятаком нарисованную землю.
Так кем всё-таки гусь свинье приходится?
Глава 42
Но толка нет от мыслей и идей,
Когда повсюду им опроверженья…
Общение с Владимиром Артуровичем перешло в систематическое ещё во времена моего блуждания по Западной Европе. Минимум раз в неделю мы встречались и обсуждали насущные проблемы. Мои проблемы. А так как клубок этих проблем увеличивался прямо пропорционально времени нахождения за пределами Родины, то и продолжительность разговоров увеличивалось тоже. В конце концов, выход в параллельный режим стал для меня делом настолько обыденным, насколько обыденным является сам процесс сна. Путаться вот только начал, где, что и когда видел…
Сак, примерно года с 1996, стал появляться в любое время суток, независимо от часовых поясов. И если раньше мне доставалось по полной программе за то, что, по запарке, «выдёргивал» старика днём, то теперь Владимир Артурович вёл себя более лояльно. Являлся порой сам, во время моих шараханий в утренние или даже послеобеденные часы.
Именно он и предложил завязывать с игрой в изгнанника и возвращаться в Россию. В канун Нового 1999 года, после беседы со старшим товарищем я, проснувшись, собрал манатки и запрыгнул в экспресс «Милан — Венеция». В «мокром городе» купил билет на другой поезд «Венеция — Москва», из которого меня благополучно высадили на итало-словенской границе ввиду просроченного времени действия заграничного паспорта и отправили обратно в Милан, в российское консульство.
На следующую ночь Сак, пожурив за поспешность, научил, что делать дальше. А именно: пойти в полицию и написать заявление о краже паспорта. Затем, прийти с этим, заверенным полицейскими, заявлением в наше консульство, показать общегражданский паспорт, заплатить положенную пошлину, и получить на руки документ именуемый «возвращение на Родину».
Откуда, находящийся в глухой сибирской провинции, Владимир Артурович всё это знал, оставалось загадкой, но после новогодних и Рождественских праздников я сделал всё, как он велел, и вскоре оказался дома.