Прелести
Шрифт:
— Можешь. Или я мало тебе помогаю? Главное отсебятину не городи, спросить лишний раз не поленись, тем более, свободно сюда выбираешься, в любое время суток. Что там, кстати, за дата на диске стоит?
— На самом диске?
— Да нет, в файлах. Седьмое октября, кажется?
— Вроде, есть такое число.
— Вот и обрати на него внимание. Может быть, не спроста написано.
— Ладно, обращу. И ещё… Во, блин, а эти «спортсмены» как сюда попали?
По течению реки, на перегонки с волнами, летела байдарка. Два члена экипажа, в оранжевых спасательных жилетах, в касках и с рюкзаками за спинами,
— Эй, туристы! — я приподнялся с дерева и помахал им рукой. Они разом резко обернулись на окрик, и, выпучив глаза, теперь уже, до размеров шаров из большого тенниса, принялись грести ещё чаще.
Что они, интересно, увидели?..
— Художник и Поэт, если они не графоманы, если они действительно Мастера с большой буквы, по определению не могут быть ни добрыми, ни злыми гениями. Порок и добродетель должны присутствовать в творцах в равной мере. И когда ангел у одного уха играет на флейте благочестивые наигрыши, а бесы в другое нашёптывают гадости, точно в морской ракушке рождается жемчужина. Эту жемчужину, позже, обыватели назовут шедевром. В сердце Мастера всегда бушуют страсти. Он грешит всю свою жизнь, и он же пытается оправдать собственные грехи. Его оправдания, в свою очередь, превращаются в гениальные строки или божественные в непостижимости мазки. Сугубо положительные люди не станут Мастерами, впрочем, как и сугубо отрицательные. Таков закон. Не знаю, к счастью или к сожалению?.. — Владислав поднял перед собой руки ладонями вверх, давая понять, что он действительно не знает, и присел на стул.
— В Пушкине, в большей степени, порок или добродетель проявлялись? — Роман сидел на своём месте, положив на стол открытый блокнот и крутя в руке ствол карандаша. — И за чужими жёнами он ухлёстывать не дурак был, и на дуэлях подраться. А уж высмеять кого-нибудь, так вообще, «хлебом не корми». Люди потом отмыться не могли долгое время. Однако, гений…
— Я и говорю, в равной мере и то, и то присутствовало. Поэтому-то Александр Сергеевич действительно Мастер. Если взять русскую классику, то сколько угодно примеров «души горения» вспомнится. Достоевский каторжник, Толстого от церкви отлучили, Есенин, Блок, Гоголь… Порок на пороке. Но это одна сторона мемориальной доски. Та, что к стене повёрнута. А на обозрение другая плоскость выставлена. И размеры площадей обеих сторон получаются одинаковыми.
— Во мне тоже хорошего и плохого поровну, значит я гений? — Рома, обрадовавшись собственному умозаключению, лучезарно улыбнулся. Следом заулыбались остальные присутствующие.
— Помимо сопоставимой пропорции дерьма и солнечного света, гений должен обладать Даром Свыше. Иначе получится просто наполовину сияющий, наполовину мерзкий балбес. Остаётся надеяться, что у тебя этот Дар есть. Только ты его прячешь от окружающих.
— А Дар Свыше откуда берётся?
— Свыше.
— Берётся Свыше?
— Даётся Свыше. Чувствуешь разницу между «берётся» и «даётся»?
— И кому такой Дар даётся?
— Много кому. Но используют его единицы. Одни ленятся, другие не верят в то, что им дано, а у третьих, как раз, в балансе между пороком и добродетелью одна из сторон перевешивает. В итоге, в душе буря не поднимается, страсти не кипят, вопросы не возникают, и шедевр не получается.
— А что получается?
— Либо зловонная мерзость, либо приторная, слащавая имитация шедевра.
Ромка задумался на минуту, переваривая услышанное.
— Значит, добрых гениев не бывает?
— Да почему не бывает? И добрых и злых сколько угодно. Но тон в искусстве задают не они. Мировую сокровищницу культуры не они пополняют. А пополняют её обуреваемые страстями и сомнениями Пушкин, Достоевский, Шекспир, Ван Гог и Чайковский.
— Так кто даёт Дар этот человеку?
— Вот и спроси сейчас сам у наших друзей, — Мережко сделал знак и все члены группы, заскрипев стульями, подвинулись вплотную к столам. Я также подвинулся.
На тетрадном листе передо мной нарисованные «неприметным» Алексеем цифры в убывающем порядке от десяти до нуля чередовались с непонятными словами, похожими на санскрит, но в русской транскрипции. Это всё (опять же по наущению «неприметного») мне надлежало прочесть про себя. Этакий код для подключения к диалогу. Воспроизводить этот код надлежало с закрытыми глазами. Как зачитать незнакомые фразы, не глядя в шпаргалку, если я их не помню наизусть? Дилемма ещё та. И ещё Мерёжко пиалу протянул…
— Так как Андрей не успел выучить вводные тексты, мы сегодня ему поможем. Прочтём все вместе вслух. Ты, Андрей, повторяй следом. В дальнейшем запомни наизусть. И сделай только пару глотков, чтобы мы тебя потом, как недавно Романа, сетками по комнате не ловили. Держи.
Взял в руки чашку с тёплой белой смесью. Посмотрел. Понюхал. В этот раз жажды не было совсем. Не хотелось мне пить их молоко. Но раз уж назвался щурёнком, полезай в кастрюлю. Перед ухой все равны.
Отпил из пиалы. По вкусу напиток напоминал козье молоко. Жирное и горьковатое. Сделал ещё один большой глоток и поставил чашку на поверхность стола рядом с тетрадным листком.
Влад удовлетворённо кивнул, закрыл глаза и принялся считать. Я, по примеру остальных, также зажмурился.
— Десять, девять, восемь, семь…
Ну и когда, и главное, как начнёт действовать напиток? Пацан чуть из окна не выпрыгнул, хорошо ему вовремя крылья сломали… Какие ещё крылья?
— Шесть, пять, четыре, три…
Помню лет десять назад, во Франции, попробовал молоко из конопли сваренное. Тоже сначала не мог дождаться, когда торкнет. А потом шваброй от собак отбивался, в квартире на седьмом этаже, где никогда даже тараканы не водились, не то, что собаки…
— Два, один, ноль. Хатурабжа!
И все хором за Мережко (я тоже):
— Хатурабжа!!!
Ну и сочетания звуков в этих их вводных текстах. Два десятка слов из фильмов про гоблинов, эльфов и прочих населяющих киношные миры существ. Тарабарщина. Кстати, а слово «тарабарщина» в тексте не встречается? Приоткрыл один глаз и покосился в шпаргалку. Опаньки!..
А у всех глаза давно открыты. И только я сижу, жмурюсь. А кто это на месте Влада восседает? На меня, главное, гад, пялится. Нет, отвернулся, кажется. Опять смотрит…