Прелести
Шрифт:
— Ты в курсе, что именно там может понадобиться, а что нет? — я, в свою очередь, выделил вопросительное местоимение «что».
— Ну, в общих чертах, как ты выразился, в курсе, — Борис почесал бородку и пожал плечами. — Настолько, насколько позволяет делать выводы полученная информация.
— А информация получена от Тауроса через диалог?
— Андрей, — мой попутчик несколько секунд обдумывал ответ. — Нам бы хотелось, чтобы ты серьёзнее отнёсся к происходящему. От многих решений и действий зависит твоя дальнейшая судьба. И если ты будешь продолжать отмахиваться от очевидного, как от комаров, то налетят пчёлы. А пчёлы кусают больнее.
— Так что там всё-таки может понадобиться, по информации от ваших друзей? С памятниками, по крайней мере, более-менее ясно. Радоваться нужно смерти или бояться?
— Бояться-то точно не стоит, — собеседник улыбнулся, но не мне, а куда-то в сторону. — А радоваться или нет?.. Не знаю. Это естественный процесс. Поэтому, радуйся, не радуйся, а всё будет, как должно быть, и никто ничего изменить не в силах. Нужно всё воспринимать, как должное, как закон природы. Умный и совершенный закон. Душу каждого человека встретят на небе с любовью, как ребёнка вернувшегося домой к родителям. А вся грязь останется здесь. И страх тоже здесь останется.
— Это они так сказали?
— Не только сказали, но многим показали города, где люди обитают после физической смерти.
— И тебе показали?
— Показали, — Борис снял и протёр очки, — поэтому-то я так уверенно тебе обо всём рассказываю. Не веришь?
Опять игра в ромашку — веришь, не веришь?.. Я встал и закрыл окно. Что-то озяб.
— Верю. И Владу на такой же вопрос утвердительно ответил. Чем картина абсурднее выглядит, тем больше на правду похожа. Почему я не должен верить, что вам это всё действительно показали? Вчера, вон, у этого вашего «совершенного существа» рука на два метра вытягивалась, сам видел. Райские сады немногим более фантастическое зрелище. Только вот, если всех на небе с любовью ждут, в чём тогда загадка земной жизни? Логики не прослеживаю?
— А загадки никакой нет. Земная жизнь лишь подготовительный период к более совершенному существованию. Каждому назначена своя роль, которую он играет. Одним приходится быть злодеями, другим страдальцами, третьим бить баклуши весь срок. Потом этот опыт всем нам пригодится, опять же для дальнейшего запланированного действия. Всё логично.
— Ада, разумеется, нет?
— А для чего он нужен, если человек выполняет волю Творца? То, что все мы делаем, давно запланировано. За что тогда наказывать?
— Свобода выбора, в контексте твоих умозаключений, полностью игнорируется?
— Сам посуди, если можно заглянуть в будущее и увидеть расписание жизни любого индивидуума поминутно, то о какой свободе выбора идёт речь?
— Будущее они вам тоже показывают?
— Редко и неохотно. Не хотят убивать интригу. Но если очень надо, то дают заглянуть и туда. Некоторым…
— Избранным?
— Ну, вроде того.
В вагон зашли тверские контролёры, электричка выехала из московской области. Мы по очереди показали свои бумажки, и удовлетворённые служители железнодорожного ведомства двинули дальше.
— То есть, ты сейчас едешь в другой город не потому, что чувствуешь ответственность за результат деятельности тверской группы, а потому, что так предопределено судьбой, и другого выхода нет?
— Почему же, я мог остаться дома и смотреть телевизор или пить пиво.
— Получается, всё-таки сделал выбор?
— Нет, если бы я остался, значит, так и было запланировано. А раз мы с тобой едем в Тверь, значит, запланировано ехать в Тверь.
— Блин, ну это уже софистика… — я понял, что состав дискуссии о свободе воли мой более зрелый собеседник легко перетащит на ведущие в тупик рельсы, а как перевести разговор в колею интересующей меня темы пока не знал. Минут пять ехали молча.
— Если игнорировать комаров, налетят пчёлы…
— Что? — Борис не сразу понял, что именно его я только что процитировал.
— Ты пятнадцать минут назад утверждал, что от многих решений и действий зависит моя дальнейшая судьба, а сейчас оказывается — на судьбу никакие решения и действия повлиять уже не могут. Значит, пчёлы покусают, потому что они должны покусать, и плевать хотели, обращаю я внимание на комаров или нет. Где ты прокололся, в начале разговора или в конце? Или ваши друзья сами в трактовке судьбоносных решений запутались?
Вместо ответа попутчик протянул мне горсть семечек.
— Пощелкай. Отвлекает от суеты, — и выплюнул кожуру в пакет. — Ты же понимаешь, тебя не случайно пригласили. И эти твои вчерашние фокусы с рук сошли не потому, что кто-то ими сильно впечатлился. Просто простили на первый раз. Всё равно все твои дальнейшие ходы прописаны и заранее известны.
— А твои?
— Мои? — Борис под линзами очков изогнул и опять выпрямил брови. — И мои тоже.
— Почему же ты до сих пор жив?
Он не сразу понял, к чему я клоню. Или сделал вид, что не понял.
— Странный вопрос. Значит рано ещё, — и рассмеялся мелким смехом. — Придёт время, лягу на погост и буду помирать по-стариковски. Что, неужели так плохо выгляжу?
— Выглядишь ты замечательно. Для своего возраста, по крайней мере. На погосте-то естественной смерти дожидаться будешь?
— Это как придётся. Хотелось бы естественной.
— И все ходы твои, говоришь, давно прописаны и заранее известны?
— Я же тебе уже ответил. Зачем ещё раз спрашиваешь?
— Затем, что ты уже лет двадцать назад должен был на себя руки наложить, — я на мгновение замер, наблюдая, как бледнеет лицо старика. — Согласно ходам прописанным. Видимо, на каком-то повороте ты судьбу обманул. Или ходы переписал. Или ещё что… Правильно?
Борис достал носовой платок, снял очки и вытер платком лицо.
— О чём ты? Почему двадцать лет назад?
— Ну, или даже двадцать пять лет назад. Когда тебя Мережко нашёл?