Прелести
Шрифт:
— Значит, стуканул на тебя француз? — Миха разделся по пояс и развалился на русской лавке рядом со мной. — Жарко, однако.
— Он не стуканул, у них такое понятие отсутствует. Он вовремя доложил начальству о единичном случае невыполнения приказа. Тебе что ли рассказывать. Ты же бывший офицер?
— Я офицер другой армии. Русской.
— Да? Ты же недавно жаловался, что в нашей армии и денег не платят, и вообще всё плохо.
— Денег не платят… — он лениво посмотрел вниз, туда, где наматывали
— А когда приедешь?
— Скоро…
Кто мог знать, что это скоро растянется на пол года, до декабря 2003-го? Перелётная птица всегда остро чувствует необходимость возобновить движение. И, в попытке отыскать вечную весну, вынуждена метаться взад-вперёд, туда-обратно в замкнутом зимой пространстве. Я почувствовал поздней осенью…
Дверь открыла Марина и от неожиданности замерла, не произнося ни слова. Минуту молчания пришлось прервать мне:
— Ну, здравствуй. Видишь, зашёл, как договаривались.
— Ой! Ну… — она всплеснула руками. — Да заходи же, пропажа, — и укоризненно покачала головой. — Ну, как это называется? Разве мы так договаривались? Проходи, проходи, раздевайся.
— А не поздно?
— Да при чём тут поздно? Это же надо, за столько времени первый раз появился и ещё спрашивает: «Не поздно ли?»
— А Ирина дома? — снял куртку и повесил на вешалку.
— Конечно дома. Пойдём в комнату. Есть будешь?
— Буду.
— Значит, поужинаем вместе, — и подтолкнула меня в спину.
Вошёл в комнату и сразу же встретился взглядом с Ирой. Она лежала на диване, укрытая по пояс одеялом, перебирала руками какие-то мягкие вязаные безделушки и, видимо, смотрела телевизор. Изменилась. Повзрослела? Пожалуй. Но не только это. Во взгляде было что-то уж слишком взрослое, не присущее детям в таком возрасте. Что-то, чего раньше я не замечал точно.
— Привет, — подошёл к дивану и сел на край его.
— Привет, привет, — она протянула руки и ухватилась за пальцы. — Вот, значит, какой ты обманщик. И сказку не закончил, и приехать забыл.
— Забыл, — честно признался я. — А сказка не закончилась, она продолжается. И ты ещё узнаешь, что там произошло.
— А я уже и так знаю, — её руки крепко сжали мои пальцы. — Хочешь, расскажу?
— Знаешь? А мне, если честно, казалось, что это моя сказка и её знаю только я. В смысле, всю, полностью. Но если ты считаешь по-другому, то я послушаю.
— Конечно послушаешь, тебе ведь тоже интересно.
Усмехнулся и мягко подёргал Ирину за мизинцы:
— Ты повзрослела. Уже почти невеста.
— Конечно, — просто отреагировала она, — следующий раз застанешь меня чьей-нибудь женой. Если будешь так долго ездить.
Марина, улыбаясь, подошла и поправила на дочке одеяло.
— Ты надолго в Москву?
— Всего лишь до завтра, и намерен у вас заночевать. Если оставите, конечно.
— Только до завтра? — женщина поджала губы и тоже присела на диван. — И куда потом?
— В Париж, — достал заграничный паспорт и показал визу. — Утром вылетаю из Шереметьево.
— В Париж? — Марина с удивлением перевела взгляд с паспорта на меня. — И сколько ты там пробудешь? Или навсегда?
— То, что не навсегда — это сто процентов, — спрятал документ в карман. — А сколько пробуду, зависит от обстоятельств. Вот… Ну, рассказывайте, как вы тут живёте. Мы ведь уже сколько не встречались?
— Да поговорим ещё, успеем, — хозяйка встала и махнула рукой. — Пойдём, поможешь из кухни посуду принести. Мы как раз ужинать собирались.
— Пойдём.
На кухне Марина плотно прикрыла за нами дверь и, включив воду, уселась на стул возле окна. Я примостился на таком же стуле рядом. Вода вырывалась из крана с грохотом водопада. За окном стемнело. Женщина переставила пару тарелок, причём, как мне показалось, просто поменяла их местами. Странная мимика — лицо напряжено, но в то же время… Разговор не начинался, а я, со своей стороны, вместо того, чтобы снять напряжение, тоже восседал как изваяние. Наконец, Марина, следуя примеру своей дочери, просто взяла меня за руки, и крепко-крепко сжала пальцы.
— Знаешь, Андрей, я вот что хочу сказать… Ирина пролежала три месяца в больнице, последние три месяца, — и опять помолчала. — Я ведь по телефону тогда тебе говорила?
— Нет, не говорила… А мне показалось, она хорошо видит.
— Да нет… Видит она действительно хорошо. Не в зрении дело. У неё другое. У неё сердце болит. Так вот всё не Слава Богу.
— И что, это так серьёзно?
— Серьёзно. Она сейчас даже встать не может самостоятельно. Сегодня ещё полегче, а бывает неделями мучается. Сердце, ведь ты сам понимаешь… В больнице уже второй раз лежала.
— А врачи что говорят? — я только сейчас понял, почему Ира не поднимается с дивана.
— Врачи что? — пожала плечами. — Лечат. Уже год лечат. А сердце всё равно болит. Оно ведь врачей не слушает, — женщина попыталась улыбнуться, но улыбка не получилась.
— Вот, значит, какие пироги…
— Да не говори. Беда за бедой. Недаром поговорка есть: «Беда одна не ходит».
— А раньше, ну когда она незрячая… Побаливало сердечко?
— Нет. Меня уже и врачи об этом спрашивали. Они, кстати, до сих пор не понимают, почему зрение восстановилось. Говорят, чудо… — Марина отпустила руку и принялась собирать посуду. Сложив в пирамиду нужные чашки, она вдруг искоса поглядела в мою сторону. — Ты Александра давно видел?