Прелести
Шрифт:
Времени до отправления поезда Москва-Красноярск с Казанского вокзала столицы оставалось немного. Уже перед самой посадкой я разыскал телефон-автомат и набрал номер Вадима. Никакой реакции. По инерции сделал ещё несколько безуспешных попыток, а затем позвонил по другому номеру.
— Андрей, ты что ли?
— Да, Марина. Как дела у вас?
— Дела? Ну… — за год её голос совсем не изменился. — Ты заедь лучше к нам, поговорим.
— Не могу, у меня поезд через несколько минут.
— И даже ни на сколько не можешь заехать?
— Нет, не успею, — я махнул
— Ира? — Марина сделала паузу. — Ира нормально, только вот…
— Что только?
— Почему ты раньше не приезжал? Мы тебя так ждали.
— Я, правда, не мог. Я в Воронеже застрял. Но теперь приеду. Точно приеду. И ещё позвоню. Из Красноярска позвоню.
— А когда приедешь?
— Скоро. Постараюсь поскорей. Постараюсь… — и опять маякнул другу. — Всё, Марина, побежал.
Опаздываю. До встречи…
Капрал-шеф Курва-Пызда-Коммунизда выполнял в Аобани роль страшилки для несознательных полудисциплинированных элементов. Его боялись все. Волонтёры, капралы и даже сержанты. Грозный рёв то ли серба, то ли хорвата (я до конца так и не выяснил национальность последнего) периодически раздавался в разных частях реджимента:
— Курва-пызда-коммунизда!!!
И все сразу тикали, куда позволяли границы дозволенного пространства. Причём, разумеется, ни у кого не возникало желания спросить капрал-шефа, что и кого конкретно имел он в виду.
— Курва-пызда-коммунизда!!!
Курвами ли был недоволен огромный легионер (рост под два метра, и плюс природная силища — этакий хорватский Илья Муромец), или же коммунистами, никто не знал, но прозвище, один в один повторявшее его боевой клич, приклеилось к нему прочно. Ещё ходил по легиону слух, что пару лет назад капрал-шеф в Африке в одиночку уничтожил не то отряд местных сепаратистов, не то селение мирных жителей, и с тех пор у него крепко клинило башню.
КПК, в общем-то, выполнял рутинную работу, принимал у волонтёров тесты, дежурил по расположению. Но его доля в том, что ежедневно на цивиль просилось почти столько же народу, сколько и приходило в легион, была огромной. Получит какой-нибудь итальяшка подзатыльник от злого хорвата, нарвётся следующий раз на грязное балкано-франкофонское ругательство и задумается: «Чё это я, дурак что ли? Поменял спички на гайки. А ведь дома в Неаполе вовсе неплохо жилось…» На следующий день изрекает: «Капраль, цивиль». И, навоевавшись вдоволь в течение недели, отправляется на историческую родину рассказывать неаполитанским кентам-товарищам о тягостях и лишениях воинской службы.
Сегодня Курва-Пызда-Коммунизда принимал у одной из групп, в которую входил я, весьма необычный тест. Он рассадил двенадцать волонтёров в классе, дал каждому листок бумаги и карандаш и предложил нарисовать дерево. Причём указкой показал на плакат, где красовались ёлка и пальма, обе перечёркнутые красной линией, поясняя, что два этих вида рисовать запрещено. Впрочем, у всех на листочках, на разных языках (у меня на русском) всё разъяснялось. Затем КПК вышел из класса и вернулся через пятнадцать минут.
Дерево, которое требовалось нарисовать, было выцарапано на так называемой русской лавке (на территории, занимаемой волонтёрами, находилось всего две лавки, одна русская, другая польская, нас да поляков традиционно было больше всех), и поэтому все русскоязычные волонтёры рисовали одинаковое дерево — фаллосообразный тополь. Я быстро набросал две линии ствола, купол-крону и черканул полосу, подразумевающую землю. Всё.
Спустя десять минут волонтёрам стало скучно, и они принялись дорисовывать недостающие, по их мнению, детали картины. Мой сосед-бразилец сосредоточенно выводил рядом с деревом сначала людей, потом каких-то животных, потом солнце в небе. Он не видел, что было изображено на русской лавке. После развода его отправили домой в Бразилию…
Грузин Гиви, конечно же, видел, но не помнил. Кроме того, он почему-то нарисовал запрещённую ёлку. Чем руководствовался Гиви — сказать трудно, но вернувшийся в класс КПК руководствовался собственным пониманием процессов протекающих в армейской среде. Он сразу влепил грузину затрещину, в результате которой последний оказался на полу.
— Ты что, курва-пызда-коммунизда, читать не умеешь? — округлив глаза, на неплохом русском прорычал капрал-шеф. — Я же сказал, курва, что это не рисовать!
— Я на русском не читаю, — обиделся Гиви. — Я только на грузинском.
— Ах, на грузинском, курва пызда… Опозисьён!
Гиви долго отжимался от пола, а после обеда, пожелав всем оставшимся фак-ю по-грузински, вслед за художником бразильцем отбыл на цивиль.
Я же подзалетел. Капрал-шеф, заместитель начальника столовой, в момент, когда будущие воины закончили приём пищи, указал пальцем именно на наш стол, а из этого следовало, что все двенадцать человек за ним сидящие останутся мыть посуду, пол и производить другую не менее приятную работу. Хитрый десантник Михаил улыбнулся из-за соседнего стола и пожелал достойно провести время.
Посуду, конечно же, мыли не вручную, впрочем, и армия была не советская. Всё равно, провозились возле машины часа три. Но самое примечательное заключалось в том, что и вечером, хоть я сел за другой стол, мне «повезло» опять. И утром тоже…
Старшим посудомойщиком назначили какого-то франкофона. Вообще, отношения франкофонов (французов, бельгийцев и представителей других наций, говорящих на языке цивилизованной страны, которую необходимо защищать от варваров) и нефранкофонов (славян, китайцев, англичан и прочих язычников) — это, пожалуй, ахиллесова пята легиона. Об этом позже… Так вот этот франкофон, в силу специфики своего менталитета, воспринял назначение всерьёз и принялся командовать.
Когда он в очередной раз попытался забрать у меня тряпку, дабы показать, как правильно протирать стол, я запустил этой тряпкой в своего временного начальника. Не убил, конечно, но вот пнул сверху по голове зря… Франкофон убежал жаловаться.
Старший дежурный по столовой также оказался франкофоном. Он, разумеется, принял сторону моего респектабле (респектабле, бля…) и отправил сибирского волонтёра в расположение. Но в расположении старшими дежурными были в этот день два капрала — поляк и словак, которые, в свою очередь, не любили франкофонов. Выслушав моё объяснение, они не стали докладывать об инциденте (хотя должны были) вышестоящему начальству, а просто отпустили меня отдыхать за корпус. Франкофона вскоре отправили на цивиль…