Преломление. Контрудар
Шрифт:
Вскоре он нашел того человека… Им оказался мальчишка лет пятнадцати, с нетипичными для коренного китайца чертами лица, проще говоря, метиса. Осмотрев расщелину, в которую свалился мальчик, старец сосредоточенно кивнул, а затем скала под его ногами несильно задрожала, и расщелина принялась затягиваться, поднимая юношу наверх. Едва это случилось, старик подошел к мальчику, перевернул его на спину и только покачал головой — состояние было ужасающим, губы потрескались от недостатка воды, ребра, что были видимы через прорехи изношенной одежды, можно было пересчитать…
— Откуда же он здесь взялся? — ни к кому конкретно
А затем, по-старчески проскрипев, опустился на колени перед мальчиком, чтобы возложить руки на грудь, что сразу же покрылись дымкой бесцветной энергии, заставляя воздух дрожать. Через некоторое время мальчик закашлялся и чуть приоткрыл глаза, чтобы практически сразу же впасть в беспамятство.
Старик же, закончив передачу энергии, приподнял голову мальчика, а затем, достав фляжку воды, добытую из-под халата, принялся осторожно поить мальчика, осторожно касаясь горлышком сухих губ. Однако, почувствовав спасительную воду, мальчик сделал лишь несколько быстрых глотков и сразу размяк.
Старик, недолго думая, убрал флягу и поднял мальчика на руки и прямо с места, поднимая за собой небольшие камни, побежал на юг к видневшейся внизу долине.
Глава 2
Неожиданно, но я вырвался из своего забвения, однако не решался открывать глаза. Мне было тепло, я лежал на чем-то мягком, по ощущениям похожем на кровать. В воздухе веяло какими-то травами, имеющими почти неуловимый, но такой приятный и успокаивающий аромат…
Странно… Моя энергия, что в данный момент находится на среднем уровне насыщенности, уже перенаправлена на восстановление тела. Словно надо мной поработал один из Целителей или Мастеров акупунктуры. Так…
Открыв глаза, я прищурился от яркого света, а затем увидел статую Будды, в основании которой и стояла моя кровать. Сев на кровати, ощупав свою грудь и обнаружив несколько торчащих игл, я неспешно принялся их вынимать, отбирая окончательный контроль по восстановлению тела себе.
Кажется, я в каком-то буддийском монастыре… Меня спасли, хотя и не должны были. Ладно, с этим разберемся…
Поднявшись с кровати, я обнаружил сложенную в изголовье одежду, чему я был рад, так моя одежда, за исключением нижнего белья, отсутствовала. Переоблачившись в черную хлопковую форму, состоящую из широких штанов, белой рубашки с короткими рукавами и плотной черной куртки на деревянных пуговицах, я, шлепая босыми ногами по деревянному полу, пошел в сторону выхода.
Едва я вышел за стены дома, передо мной открылся удивительный вид на долину с небольшим городом, виднеющимся в её глубине. Спустя несколько минут мне пришлось очнуться от созерцания горных красот и двинуться на осмотр места, в котором я оказался.
Самим местом оказался буддийский монастырь, построенный прямо на скалах; какой-либо дороги наверх для подъема сюда мне не удалось найти, но это не значит, что её не было. Монахи, встречая меня, склонялись в приветливом поклоне и, получив в ответ такой же поклон, неспешно двигались далее, занимаясь насущными делами.
От одного из помещений я уловил запах готовящегося риса, заглянув туда из любопытства, обнаружил трапезную, с двумя длинными столами и молодыми монахами, что в данный момент занимались приготовлением пищи.
— Намасте. — Раздался тихий голос позади, стоило мне отойти от трапезной буквально на два шага, — Любопытство — не порок, но желание познать что-то новое.
— Намасте, — сложил я ладони вместе, быстро обернувшись и склонившись в поклоне, — прошу прощения за это.
Сейчас, выпрямившись, я рассмотрел своего собеседника — им оказался бритый налысо стареющий монах лет шестидесяти, одетый в простую сэнъи [2] , традиционный халат красного цвета. Так же обратив внимание, что монах, невзирая на свой возраст, отличается живыми глазами, в которых читался острый ум.
2
Сэнъи — буддийский халат.
— Мое имя — Джино.
— Ли Вей, — снова склонил я голову в поклоне, — благодарю за спасение, кров и одежду.
— Пойдем, — ступив мимо меня, проговорил монах, — мне интересно узнать, как столь юный мальчик оказался так далеко от дома, и что же являлось причинами для этого.
По мере нашей прогулки, Джино внимательно слушал меня, ни разу, ни словом, ни действием не попросив повторить или дополнить сказанное. Почему же я ему пересказывал свою историю, точнее историю Ли Вея? Просто понимал, что дальше моих уст эта история не пойдет. С чего я начал… Да, с "начала".
Воспоминания детства Ли Вея восстановились полностью, однако они принесли с собой только чувство грусти… Своих родителей мальчишка не знал, отец был неизвестен, а мать умерла после родов, все из-за слишком долгого занятия проституцией. Затем он жил на рисовой плантации у своей тети, где ему приходилось несладко, ни ласки, ни заботы никогда не получал. Даже школа, в которой он чувствовал себя изгоем, была им брошена им в двенадцать лет. Затем просто сбежал в Пекин в поисках лучшей жизни. Вот там-то он и понял, что жилось у тети еще хорошо, хоть там на него и смотрели косо из-за его более широкого разреза глаз и чистой белой кожи, более свойственной европейцу, чем китайцу. Впрочем, именно из-за своего происхождения, Вей, часто оказывался втянутым в драки, довольно редко выходя из них в роли победителя. А потом, среди таких же беспризорников, как он, стали ходить слухи, что некие люди обещают кров, еду и обучение боевым искусствам…
Разумеется, о причинах своего нахождения в горах Южного Тибета я не стал говорить, закончив повесть на том, как покинул дом и скитался среди городских джунглей.
— Это лишь часть истории, но я благодарен тебе за доверие. — Спокойно проговорил монах Джино, — пойдем, сейчас время трапезы.
Отведя меня в недавнюю столовую, монах указал мне на место, где я получил свою глиняную чашку с рисом, несколько рисовых лепешек, а также глиняную кружку с соком, что вызвало мое удивление.
Ели монахи молча, лишь изредка обмениваясь просьбами о передаче какого-нибудь салата или специй, мне же приходилось тщательно пережевывать, наслаждаясь вкусом первого нормального обеда за последние несколько месяцев. Закончив трапезу, я, как и остальные монахи, отправился мыть за собой посуду…