Преломление. Обречённые выжить
Шрифт:
– За здоровьем всё так же следите?
Мы почему-то перешли на «вы».
– Больше по инерции. Состязаться не с кем. Дядька ушёл в мир иной. Не то янтарной кислоты перебрал, не то ещё что-то не так сделал. Ведь никто и не знает, как надо, а как не надо. Всё это от ума. А ум наш недалёк. Сами знаете. С ним в царствие Божие не попадёшь.
Нас постепенно стали досаждать мелкие дюнные мушки. Садились на руки, на голые икры (поскольку мы были в шортах), реже на лицо. Саша никак не реагировал на их назойливое посягательство. Но они ползали по коже, неприятно щекотали, и я стал бить по ним ладонью.
Когда пара мушек упала на влажный песок, Саша сильно изменился в лице и, с укоризной посмотрев на меня,
– Зачем же так?! Это абсолютно безобидные создания. Вы только посмотрите, как гениально они сотворены. Какое совершенство и свобода полёта. А фасеточный глаз? Такого глаза нет ни у одного животного, ни у человека. Муха видит то, что человеку никогда не увидеть. Поляризационное зрение – это почти шестое чувство. Поэтому-то муху так нелегко поймать. Я бы на вашем месте не стал уничтожать это творение лишь из-за того, что оно по своей естественной природе вдруг село на ваши телеса…
Саша встал, посмотрев на меня с большой укоризной, и молча, не попрощавшись, пошёл, свесив голову, дальше, по своему выбранному маршруту. Всем своим видом он походил на только что прибитую мной муху. После этого случая я больше его не встречал.
Антарктида без купюр
Книга судеб бухты Ардли
Заканчивался 1973 год. Наш теплоход обеспечивал 19-ю Антарктическую экспедицию, и мы, преодолев по меридиану всю Атлантику, зашли на один из многочисленных островов Антарктического архипелага, отделённого от Южной Америки самым коварным проливом Дрейка. Остров этот, названный русскими моряками Ватерлоо, находится на стыке двух океанов – Атлантического и Тихого. В юго-западной части острова имеется удобная глубоководная бухта Ардли, на берегу которой в тот год мирно соседствовали всего две научные полярные станции: советская «Беллинсгаузен» и чилийская «Президент Эдуардо Фрей».
Через 35 лет к ним присоседятся полярные станции ещё десяти государств, и остров станет самым заселённым и самым интернациональным на Антарктическом архипелаге. На нём возведут православный храм в честь Святой Троицы, который будет напоминать не только русским, но и южноамериканцам, полякам, украинцам, китайцам и корейцам о бренности и вечности нашего существования.
Со стороны пролива Дрейка остров ограждает протяжённая цепь подводных скал, выступающих местами на поверхность. Побережье здесь изобилует галечными пляжами, на которых можно увидеть лежбища морских слонов. На низких террасах скалистого берега встречаются кости морских животных.
В тот год на одной из прибрежных террас мы обнаружили хорошо сохранившийся скелет кита. Китобои вряд ли были причастны к этой жертве. Скорее всего, его выбросило на берег в силу каких-то природных обстоятельств. Примерно такой я видел в зоологическом музее Ленинграда. Мякоть кита была выклевана птицами, коих на этом острове, да и на соседних островах, не счесть.
Пернатых здесь прорва. И не приведи господи приблизиться любопытствующему к гнездовьям этого прожорливого населения: заклюют и обгадят с головы до ног. Спустя несколько лет после нашего посещения острова зимовщики станции «Беллинсгаузен» рассказывали, что от останков кита не осталось ни косточки. Птицы здесь были уже ни при чём: остатки скелета растащили на сувениры появившиеся после нас с середины семидесятых дотошные туристы.
Первый сувенир – средний китовый позвонок – унёс на своих покатых плечах наш старший судовой кок. Мы с опаской ожидали, не сварит ли он из этого позвонка бульон. Или, не дай бог, сделает студень. Однако кок решил по-другому – использовал позвонок как стул. Позвонок оказался на редкость удобным и устойчивым. За счёт своего веса при качке он стоял как вкопанный.
Когда судно вернулось домой и стало на ремонт в Риге, к нам на пароход по приглашению пришли наши шефы из Латвийской медицинской академии – будущие врачи и медсёстры. Для них всё было ново и интересно. Под занавес наш старший кок от щедрот своего сердца преподнёс им в подарок китовый позвонок, на котором цветными фломастерами расписались все члены экипажа. Вот так частица далёкой Антарктики попала волей судеб на Латвийскую землю к будущим медикам.
Но вернёмся в бухту Ардли, на берегу которой стояли тогда две уже упомянутые полярные станции, находившиеся по обе стороны ручья, вытекающего из озера Китеж, расположенного на верхнем плато. В тот год советской станции «Беллинсгаузен» исполнилось пять лет. Чилийская была на год моложе. По инициативе уже известного в те времена полярника Че наша станция считалась комсомольско-молодёжной. Этот великовозрастный чернобородый комсомолец Че её и возглавлял.
Бросив якоря посреди бухты, наш теплоход приготовился к выгрузке. Выгрузка была штатной на имеющиеся при станции плавсредства, которые к нашему приходу приготовили к эксплуатации. Сюда входили: речной теплоход, плашкоут и вездеход-амфибия. Теплоход, прозванный в народе речным трамвайчиком, запустили сразу же. Он напоминал те трамвайчики пятидесятых годов, которые ходили по Москве-реке, а потом и по Неве. «Минога» – такое негласное название закрепилось за этим теплоходиком, поскольку он был узок и проворен, как упомянутая рыба.
Денно и нощно курсировала «Минога» между берегом и нашей якорной стоянкой. На второй же день её приспособили для буксировки плашкоута – плавающего понтона. Плашкоут провалялся на берегу бухты около года и требовал тщательного осмотра. Всё ржавеет на этом свете, гниёт, разрушается. Поверхностный осмотр плашкоута показал, что он ещё якобы жив и готов к эксплуатации, о чём и сообщил нам по радио сам Че.
Однако время, случай и наша невнимательность, а то и просто безалаберность, внесли свои коррективы в Книгу судеб. В плашкоуте, на его донной поверхности, в каком-то из многочисленных сварных швов образовался незаметный свищ, повлиявший на дальнейший ход событий. Как часто это бывает в жизни – маленькая червоточина меняет ход задуманного сценария почти до неузнаваемости.
В тот год близ станции «Беллинсгаузен» планировалась постройка сварных хранилищ для дизельного топлива. «Минога» прибуксировала плашкоут к борту нашего теплохода. Во время загрузки плашкоут стал непривычно быстро погружаться в воду под тяжестью листового металла, ящиков со сварочным и прочим оборудованием.
Неприятности начались с того, что управляющий грузовыми лебёдками боцман Миша Таскин не смог ювелирно перенести очередной груз с кислородными баллонами, задев ими за фальшборт теплохода. Баллоны угрожающе накренились, высвободились из удавки стропа и понеслись, яко фугасные бомбы, на плашкоут, стоявший в носовой части теплохода как раз напротив трюма с грузом тротила: ни много ни мало сорок тонн. Страшно представить, если хотя бы один баллон взорвался от удара о стальную палубу плашкоута и стал бы детонатором для находящейся в трюме взрывчатки. При взрыве могло снести с лица земли две полярные станции. И бухта Ардли стала бы пустыней. Конечно, это была бы для нас лёгкая и мгновенная смерть. В то же время нелепая, как и многое в этом мире.
До сих пор вспоминается картинка из безалаберного дворового детства. Пацаны из соседнего двора умыкнули у строителей такой же кислородный баллон, затащили на пятый этаж и сбросили с балкона во двор-колодец. Взрывная волна выбила начисто все стёкла вместе с рамами в домах, окружающих двор, и докатилась до нашей неблизкой школы, разом распахнув фрамуги всех окон. Такова оказалась сила взрыва, превратившего место падения баллона в безрадостную картину, напоминавшую блокадный Ленинград после артобстрела.