Премьер. Проект 2017 – миф или реальность?
Шрифт:
Заканчивая свое выступление, Н.И. Рыжков сказал: «Дело еще не дошло до того, чтобы правомерным стал лозунг: «Партия в опасности». Но, глядя правде в глаза, мы должны ясно видеть: такая возможность существует…» Слова эти, несмотря на смягчающую оговорку «дело еще не дошло», звучали из уст главы Правительства как очень серьезное предостережение».
Многочисленные отклики на это выступление, да и автор цитируемой книги делают вполне прозрачный намек, что на этом совещании появился новый Рыжков. Не забуду, что, когда я еще не сошел с трибуны, один из членов ЦК вскочил со своего места и закричал: «Почему товарищ Рыжков не говорит об экономике?» Я вынужден был ему ответить, что я часто с этой трибуны действительно говорю о проблемах народного хозяйства, но сейчас наступил тот момент в нашей жизни, когда надо говорить о партии. И я как член Политбюро сделал это.
Я понимал, что политическая обстановка требовала от меня активнее, настойчивее включиться в чисто партийную работу во имя самой партии, а в конце концов — и во имя страны. Но этим выступлением я не преследовал цель обеспечить себе путь для такой деятельности, хотя потом мне многие намекали на то, чтобы я возглавил партию. Но экономист во мне взял верх. Возможно, это было моей ошибкой! Ведь, сохранив партию, можно было сохранить и Союз. Боль и тревога и за партию, и за страну наполняли меня в тот момент. Да и сейчас они — боль и тревога — не утихают.
Это выступление мне тоже не простили, но громкого, как с Ельциным, спектакля устраивать не стали: время другое пришло.
Я только что написал, что партия своевременно не перестраивалась, не готовилась работать в новых условиях, когда многопартийность уже стала реальностью. Возникают вопросы: почему? Кто в этом виноват? Отвечу ссылкой на одну из известных газет, в которой появилось пространное интервью «деда эпохи» (так в тексте) А.Н. Яковлева. Он достаточно четко сформулировал стратегию разрушителей партии и Союза ССР: «Сначала тоталитарный режим надо было сломать через тоталитарную партию, другого пути не было… Потому что, только используя ее тоталитарный характер, выражавшийся как в организованности, так и в дисциплине и послушании, можно было сломать тоталитарный режим…» Полагаю, что именно этим и можно объяснить нежелание Горбачева, Яковлева и их единомышленников реформировать партию в условиях шквального изменения политической обстановки в стране, чтобы использовать ее как орудие изменения общественно-политического строя в СССР.
В начале июля 1990 года открылся XXVIII съезд КПСС. Это был последний Съезд партии. Ожидалось, что он пройдет сложно и непредсказуемо. Буквально за несколько дней до этого была образована Российская компартия. Она родилась по инициативе снизу и отражала растущие тенденции суверенизации России, что и произошло по государственной линии практически одновременно. После долгого сопротивления и маневрирования «верхов» республиканская компартия была создана, но это обстановку ни в КПСС, ни в обществе изменить уже не могло.
В последний предсъездовский год в партии практически произошел раскол. Такой же раскол произошел и в Политбюро. Прошли времена, когда в этом высшем органе партии в жарких дискуссиях находили компромиссные решения. Сейчас же ПБ состояло из нескольких групп, и они были непримиримы. С одной стороны — Горбачев, Яковлев, Шеварднадзе, Медведев, с другой — Рыжков, Лигачев, Воротников, Слюньков, Зайков. Было, конечно, и «болото». К сожалению, и среди наших соратников не всегда было единство. Разногласия по отдельным, иногда даже частным, вопросам отражались на взаимоотношениях и вредили общему делу. К тому же Политбюро с начала 90-го года практически прекратило свою деятельность.
В предсъездовский период у высшего руководства партии не было серьезных проработок ее стратегии. Рассматривались спонтанно частные вопросы, отдельные проблемы. Видно было, что оно не в состоянии выработать ее четкую позицию в сложной политической обстановке. Слишком глубокими внутри него были разногласия, нередко — противоположными взгляды на происходящее. Остановлюсь только на двух моментах периода подготовки к Съезду.
Еще на XIX партконференции остро стоял вопрос о совмещении постов Генсека и главы государства. Я в то время был за это совмещение, так как считал, что партия должна быть авангардом реформ, что для этого у нее есть все. Но к 1990 году обстановка резко изменилась, да и мы окончательно сделали вывод, что Горбачев мало занимается партией и использует ее главным образом для своих личных целей, прежде всего для получения еще большей государственной власти.
Среди руководителей партии возникла идея предложить Горбачеву пост ее председателя с определенными ограниченными полномочиями, а руководство КПСС передать новому Генсеку. Сначала Горбачев согласился с этим. Но через несколько дней в категорической форме сказал мне, что не желает быть номинальным руководителем партии и не согласен с этим предложением. Кто над ним поработал в эти дни, мне до сих пор не известно. Я полагаю, его советники, а точнее советчики, опасались, что при другом руководителе КПСС найдет себя в новой политической обстановке, реформируется и обретет второе дыхание. Вот это и не входило в их планы. Выход для себя они нашли в создании поста заместителя Генерального секретаря.
Далее. За несколько дней до XXVIII съезда было созвано Политбюро. Заседание проходило в Ново-Огареве. Там Горбачев готовил свой доклад Съезду. Никто из моих соратников не принимал участия в его подготовке. Не было и традиционного тщательного обсуждения на ПБ предстоящего доклада.
В процессе обсуждения некоторых съездовских проблем встал вопрос о будущем составе новых Политбюро и Секретариата. Кто-то из присутствующих к тем кандидатурам, которые были уже названы, внес предложение ввести в состав ПБ меня и Лукьянова. Мы с ним понимали, что в сложившейся обстановке это принесет лишь вред партии. Президент страны — Генсек КПСС, Предсовмина и Председатель Верховного Совета — члены ПБ. Это даст противникам КПСС повод активизировать ее травлю, обвинить в монополизме и сосредоточении высших государственных постов в руках одной партии. Мне и Анатолию Ивановичу пришлось долго убеждать присутствующих в нецелесообразности подобного шага. А членами ЦК мы считали необходимым остаться, если нас изберут на Съезде.
Теперь о нем, о Съезде. Прошло пять лет между двумя съездами партии. Для нее и для страны это были годы взлета и падений, надежд и разочарований. Кризис охватил и партию, и страну. Конечно, он созревал уже давно, но Горбачев придал ему, прямо можно сказать, мощное ускорение. Вот в этом отношении оно ему, к сожалению, удалось.
Советская научная мысль хорошо изучила кризисы капитализма, но сколько-нибудь серьезных научных трудов о возможности кризиса в социалистическом обществе не существовало. Критика частностей подменяла глубокие исследования и выводы. Да их и быть не могло, поскольку коммунистическая идеология в принципе не признавала возможности кризиса нашего общества (как западная идеология не признавала достоинств его).
За последние годы возникло глубокое отчуждение между ЦК, его Политбюро и Генсеком, с одной стороны, и партийными организациями на местах — с другой. С каждым месяцем оно разрасталось. За полтора года до XXVIII съезда партия уменьшилась на миллион человек и насчитывала в своих рядах примерно 18 миллионов. Активно «пошел процесс» внутрипартийного брожения и размежевания в рядах КПСС по идейно-политическим и национальным мотивам. Слово «раскол» наполнилось реальным содержанием. Волна антикоммунизма, все выше поднимаемая так называемыми демократами, не встречала на своем пути никакого сопротивления. Наступило время, как говорили остряки, когда советский народ под руководством КПСС стал бороться против КПСС. И если в первой части этой формулы — народ — содержалось немалое преувеличение, то вторая, увы, была близка к истине: партию разрушали самые активные ее члены, пользовавшиеся слепотой, бездеятельностью, а то и попустительством и поддержкой ее высших руководителей. Миллионы покинули партию, когда пример подали их идеологические вожди. КПСС пала в результате беспрецедентного в истории человечества предательства.