Премия
Шрифт:
– Алён, мы еще в прошлом году переехали. Ну ты даешь. Приходи сегодня, Витька понапривозил всего.
Повесив трубку
– Да что ж такое!
Позвонила на свой номер, а там мужской незнакомый голос.
– Ой! Подскажите, а Танюша там далеко Я приемную набирала.
– Ну наконец-то, девушка! Не дозвонишься до вас. Мы такси уже давно ждем. У нас поезд через полчаса...
Леночка бросила трубку и пошла к выходу
– Ребята, выкиньте уже свой телефон.
Она закрыла дверь, в кабинете переглянулись
– А кто эта новенькая
– Вроде из швейного цеха.
– А ничего такая.
Леночка пошла назад к себе. И только она открыла дверь в приемную, как мимо нее в двух шагах с
С неженской силой захлопнув дверь, обеими руками она вцепилась в знакомую, родную дверную ручку, боясь, что дверь распахнется опять на рельсы. При этом она не сразу поняла, что теперь в уши еще и ревет сирена. Не веря своим выпученным глазам, неудобно согнувшись у своей двери, она только часто дышала и тупо смотрела на разлетевшиеся по коридору бумаги. По ним пробегали чьи-то ноги. Не понимая ничего, под оглушительно вопящей сиреной Леночка съехала на пол, уставившись в горящую под потолком красную аварийную лампочку. Ее маленькое тело, всё такое маленькое и удобное, сложенное на полу в виде удобного же зета, занимало мало места и никому не мешало. Притихшая, она незаметно сидела.
Эвакуация была начата немедленно, после того, как Марат, Баландин и Семенов не обнаружили болота на обычном месте. Они его вообще не обнаружили, сумев проследить лишь цепочку затопленных дождем участков в направлении скелета. А теперь отпущенная кем-то вода быстро расходилась обратно в степь и исчезала, выполнив свою транспортную функцию.
Второе путешествие в скелет, после первой поездки в животе Сиропина, болото предприняло самостоятельно.
Кроме Марата, Баландина и Семенова, кое-кто в скелете еще оставался, задержавшись, чтобы привести в порядок свои записи или сложить бумаги, чтобы застать всё на своих местах, все свои бумажные слова, после этой никому не нужной учебной тревоги.
Но в целом эвакуация была проведена образцово, и скелет быстро опустел, несмотря на неправильную панику, то есть на неправильное отсутствие нормальной сумятицы.
Сам скелет, наконец, ощущал себя скелетом, то есть большей частью пустотой. Легкой огромной пустотой, разглядывающей в себе все свои пустые размеры. Теперь было понятно, что раньше непрерывное суетливое движение людей внутри не давало расслабиться, а теперь можно было застыть в тишине. Еще длилась память о тепле многих тел, но память тихо мутнела, как капля воска, упав на ладонь, в миг отдает ей свою прозрачную искру, но еще хранит мутное, такое же телесное, тепло.
Много вещей существуют без присмотра. Такой вещью уже любил бы?ть скелет.
Нену?жно большой скелет души засохшей каплей на стекле глядел мимо, на мир. Всех отпустив, застыл обреченно открытый шлагбаум. Застыл воспоминанием нечленораздельным городом забытый горизонт. Слова освободились от вещей. Лес кругом без особых примет; он, может, замер от испуга. Чужое, деревья не узнаны и трава. Ручей, ты не узнан. И это небо, боюсь, тоже не узнaю. Зачем упря?мить память. Моя ли ты память. Обо мне кто помнит. Я камень, у тополей нет сердца, нет души в сирени.
Но всё хочет чего-нибудь другого научиться хотеть. Или хотя бы мечтает быть чьим-нибудь предметом в содружестве вещей. Цветы пахнут другими цветами. Слова, освободившись, прилипают к другим вещам. Нынешним летом популярны прошлого лета тени. Деревьям вспомнилось, как гибли прошлогодние листья. Бетоном мелко дробленые вздрагивают лужи и жадно ловят пыль незасеянной земли. Здесь пересеклась бетонка с муравьиною тропой. Рядом с краю пух идет пешком. Бордюр удавлен сорняками. Деревья мучают забор. В природе бетонки зеленые ростки беречь. Воздухи ерошатся с травой. Стена свой длинный старый шрам прикрыла
Детская книжка сказок мало помнит и хочет лишь счастливый конец. Она ничего другого не помнит и ничего другого не может научиться хотеть. Много книг, но лишь ее Сиропин утопил. Хотя ведь ловкости рук не требуется, чтобы выронить из них в болото, например, энциклопедию, телефонный справочник, рецепты, азбуку. Но таков уж он был - наш восхитительнейший Сиропин со своей большой изюминкой.
Есть лишь утопленная книжка сказок, и она хочет счастливый конец. И не глупости из прочих книг, а ее желание, наконец, исполнится. Спящая красавица должна быть расколдована. Другого выбора нет в утопленной книжке только счастливые концы, и нет в ней других вариантов. Только счастье. Она вам, малыши, почитает перед сном.
Когда-то, где-то, однажды. В нерассказанных краях уже истраченного мира. Жили-были. Марат, Баландин, Семенов. И смерть. Валентина. Всех ждал счастливый конец. И жили они долго и счастливо.
Лучше ты, мальчик, продолжай. Нет-нет, пускай вот он.
Наши алые пионерские галстуки никогда не утратят цвет нашего знамени. Ну разве что, вечно мятая, жеваная тряпка Баландина, которую он повязывает на длинной шее, утратит всё же и окончательно свой цвет. Меня может многое беспокоить, но видя наши устремленные вдаль сверкающие глаза, развевающиеся на ветру алые стрелки, я не вижу преград, я заранее счастлив, я уверен в себе и своих рядом стоящих товарищах одноклассниках. Думаю, можно это пометить как начало для любого школьного сочинения.
Марат просил всё записывать. Мы видели Валю - сомнений нет, это была она, ее шаг, ее смех. Но, боже мой, что это была за Валя, старая и ужасная как смерть. Они вдвоем с Маратом шли впереди чуть ли не за ручку, болтали, и Марат приторно сиял.
Мы с Баландиным передумали отстать от них, когда у Марата из незаметной ему дыры в кармане стали выпадать вещи. Он ронял, мы подбирали монеты, окурки, выпал даже походный складной ножик, который я давно хотел у него выменять. Баландин с восторгом заявил, что таким темпом мы будем скоро миллионерами. Но уйти все же хотелось, когда эта парочка впереди нас радостно оборачивалась к нам. Это зрелище завораживало и тянуло адским шепотом во все стороны.
Много позже, когда мы втроем уже сидели у своего высокого уютного костра, Баландин помог мне подобрать слова, вспоминая конец какого-то анекдота. Это была смерть, сама Яга. Конечно, мы никогда не видели смерть. Но люди со столь мощным воображением, как наше, не могут ссылаться на незнание. Ее лицо даже не сравнить с черепом в нашем классе. В тени капюшона смутно угадывались очертания - нет, не очертания голых лицевых костей черепа - черты лица. Но какого лица. Как будто неумёха взялся подражать методу восстановления черт лица по модели черепа. Белой глиной прерывистыми тонкими мазками он попытался на нем слепить лицо красавицы. Но видя результаты своей безобразной работы, вскоре бросил эту затею, оставив кости проглядывать из глины, из той белой мазни, что он подразумевал лицом. Улыбка на этом лице была неподражаема и вечна. Нос испробовал множество карикатурных вариантов, ни один из которых не прижился. Глаза, если таковые были, таились глубоко в тени огромных глазниц.