Преображающие мир. Книга вторая. Охотники и ловцы рыб

Иванова Татьяна Всеволодовна

 - Не может быть, сын мой, чтобы ты читал Священное Писание в кощунственном славянском переводе.

 - А разве в греческом переводе этого рассказа нет?
– не унимался пан воевода, жаждущий докопаться до истины.

 - Есть, - хладнокровно ответил его духовный наставник, - но без изъяснений мудрых людей ты все понимаешь неверно. Этот эпизод следует понимать духовно, а вовсе не так примитивно, как ты, сын мой, толкуешь. Речь в Священном Писании идет о духовном веселье. Пение и пляски - это порождение дьявола.

 - А почему у вас, на двери в ваш собор, святой Вит изображен с музыкальным инструментом в руке?
– вмешалась Любава, не выдержав этого елейного голоса.

На входной двери собора юный святой изображен был настолько неискусно, что понять, что он держит в руках, было невозможно.

 - Точно, - поддержал подругу Сольмир негромким, но хорошо поставленным голосом, - я видел такой музыкальный инструмент как у него в Самарканде. Как бы гусли на длинной ручке.

 - Там книга изображена, - раздраженно сказал епископ.

 - А выглядит как гусли на длинной ручке, - не сдавалась Любава, которая в течение всего пира и без епископского поучительного выступления с трудом сдерживала свое горе, и как раз только-только отвлеклась во время пения Сольмира.
– И выражение еще есть такое - "пляска святого Вита". Люди пляшут перед изображением святого Вита в день его памяти, чтобы исцелиться от болезней. И многие, я слышала, исцеляются.

 - Любава!
– ахнул Творимир, сидящий внизу, но недалеко от помоста. Святой Вит был одним из самых почитаемых святых в этих землях. Святовитский центральный собор в Гнезно. Святовитский кафедральный собор в Праге.

 Епископ молчал. Пляску перед статуей юного мученика Вита он наверняка считал натуральным язычеством. И в чем-то был прав.

 Но новгородка остановиться уже не могла.

 - А ты знаешь, Творимир, что в здешних местах, если человек ест Великим постом мясо, ему выбивают зубы?!

 - Хотел бы я посмотреть на тех, - холодно улыбнулся Негорад, - кто попробует выбить зубы нам с Харальдом.

 - Так они буду выбивать не вам, а простым поселянам, которые и защититься-то не могут.

 Епископ, не удостаивая дерзкую рыжую девицу даже взглядом, молча смотрел на князя Болеслава.

 - Пан Отто, - мягко сказал князь, - когда я уеду, будешь вводить свои порядки. Пока я здесь, пусть люди веселятся. Когда людям запрещают смеяться, они берутся за оружие.

 Это было сказано мягко, но так властно, что даже епископ не решился возразить. Он бросил пристальный взгляд на новгородку, сидящую на почетном месте, медленно развернулся и неторопливо, с достоинством удалился, отказав в епископском благословении тем людям в зале, которые нерешительно его об этом попросили.

 - Vivat, князь, - гаркнул кто-то.

 - Vivat, vivat, - поддержали остальные.

 Болеслав встал, качнул в знак благодарности в сторону людей в зале рог с вином, которые ему подали по его знаку, и выпил его, не отрываясь. Крики еще усилились.

 - Любава, а где ты хранишь свое Евангелие?
– неслышно в общем шуме спросил Всеслав.
– Принеси ко мне в комнату, если не хочешь лишиться. У меня есть надежный тайник.

 - Они не дерзнут уничтожить такую книгу, - резко ответила Любава.

 - Ты хочешь проверить?

 Любава задумалась. Тот список Евангелия, который для нее привезла в Киев Марьяна, был ей особенно дорог несмотря на дешевую деревянную, покрытую простой телячьей кожей обложку. Евангелие от Луки переписывал лично ее духовный отец, игумен Игнатий. И даже только от мысли о том, что кто-то уничтожит такую книгу, у нее заболело сердце. Она повернула голову к ждущему ее ответа рыцарю.

 - Я принесу его тебе.

 - Да. Я покажу тебе, куда спрячу.

 После ухода епископа прежнее веселье в зале так и не возобновилось. Часть людей время от времени мрачно поглядывали на дверь,

в которую неторопливо удалился не благословивший их Вроцлавский прелат. А остальные все же пытались забыть о только что произошедшем, крути не крути, скандале.

 - Песенников зовите!
– крикнул Вроцлавский каштелян.
– Князь велит веселиться.

 А рядом с каштеляном сидит как раз его сын Збигнев, - тихо сказал Любаве Всеслав.

 Новгородка посмотрела на темнорусого, кудрявого парня с глубокими серыми глазами и закрученными усами над красиво очерченным ртом. Збигнев, замерев, рассматривал сидящую недалеко от него Ростилу. Та и вправду была дивно хороша даже при взгляде сверху вниз, с помоста в зал. Ей шло и светлое зеленое платье глубокого оттенка с золотой тесьмой по вороту и широким рукавам, и изумительный головной убор замужней женщины, только-только появившийся в этих землях, который она рискнула надеть, не имея полного права на него. Этот головной убор состоял из легкого головного покрывала, не скрывавшего волос надо лбом, закрепленного на голове тонким обручем, и широкой, удерживающей покрывало, ленты, обхватывающей подбородок снизу и подчеркивающей красивый овал лица молодой женщины. Впрочем, у старой женщины такой головной убор просто создал бы красивый овал лица и скрыл бы большинство морщин на шее. Ясно было, что входящее в моду покрывало на голову с лентой под подбородком ждет большое будущее. Изумительные светлые волосы муромской красавицы были перевиты лентами и двумя пышными волнами спускались с двух сторон по плечам, груди, почти до колен Ростилы. Та старалась для Харальда. И не зря старалась, судя по взглядам, которыми варяг время от времени окидывал любимую.

 Появились песенники и заиграли нечто протяжное.

 - Больше ничего интересного не будет, - проворчал Болеслав.
– Всеслав, бери свою невесту, пойдем поговорим. Потом мне будет недосуг.

 Любава с тревогой посмотрела на своего жениха. Тот выглядел совершенно спокойным. Один песенник в зале запел что-то по-латыни. Дескать, мы и так можем. Какую игру пане закажут, такая и будет. Любава осторожно выбралась из-за стола и ухватилась за локоть Всеслава. Другой рукой она придерживала подол слишком длинного для нее одеяния. Нормальные славянские рубахи были значительно короче, да и значительную часть своего времени Любава проводила вообще в поортах. Всеслав слегка улыбнулся, вспомнив незабываемые слова Сольмира, вынудившие его невесту постоянно держать его за руку. Перед узкой темной лестницей в княжеские покои Любава замерла в нерешительности. Отрок с факелом шел впереди князя Болеслава, следом за князем по лестнице начал подниматься Всеслав. Шедшая последней Любава в темноте наткнулась на первую высокую, почти до ее колен ступеньку. Всеслав обернулся и подал руку. Новгородка окончательно забыв о всех приличиях, ухватилась за предложенную руку, подняв подол неудобного платья до колен. Все равно подниматься было трудно. На последних ступеньках Всеслав попросту взял ее двумя руками за тонкую талию, поднял и поставил на площадку на верху лестницы. Любава облегченно перевела дыхание.

 - Хор-рошая лестница, - удовлетворенно сообщил князь, от порога своих покоев наблюдая, как они держатся друг за друга.
– Только надо быть смелее, Всеслав, - добавил он своему рыцарю тихо и проследовал в свои покои. Жених с невестой молча вошли вслед за ним. Любава закрыла дверь за собой.

 Темные покои князя освещались множеством свеч на поблескивающих золотом подсвечниках. Болеслав уверенно прошел в полумраке к огромному креслу с высокой резной прямой спинкой и резными подлокотниками, не спеша сел на подушку, лежащую на сиденье кресла.